Грозовой перевал

– А теперь, Эллен, – сказала она, когда я выполнила все, что требовалось, а сама она с чашкой чая опустилась в мягкое кресло у огня, – садитесь напротив и отложите младенца бедняжки Кэтрин. Не хочется мне его видеть. Не думайте по моему глупому поведению, что мне не жаль Кэтрин. Я ведь тоже плакала, горько плакала – и на то у меня больше причин, чем у кого бы то ни было. Мы расстались непримиренные, как вы помните, и я себе этого никогда не прощу. Но при всем том я не стану ему сочувствовать – этому грубому животному! Ах, дайте мне кочергу! Вот последнее, что у меня от него осталось. – Она сняла золотое кольцо с безымянного пальца, швырнула на пол и ударила по нему кочергой. – Растопчу его! – вскричала она с детской злобой. – А потом сожгу! – Подняв кольцо, она бросила его, как ненужную вещь, в угли камина. – Вот так! Придется ему купить другое, если только он вернет меня назад. Он способен явиться искать меня, чтобы подразнить Эдгара. И я боюсь здесь оставаться, вдруг такая мысль придет в его мерзкую голову! Эдгар обошелся со мной не слишком ласково, не правда ли? Поэтому я не стану просить брата о помощи и не навлеку на него новую беду. Лишь по необходимости пришлось мне искать у вас убежища, и если бы мне не сказали, что мы с Эдгаром сейчас не встретимся, я бы осталась на кухне, вымыла лицо, согрелась, попросила бы вас принести мне нужную одежду и вновь отправилась бы куда-нибудь подальше от моего проклятого… от этого исчадия ада! Ах, как он неистовствовал! А если бы он меня поймал? Жаль, что Эрншо слабее его. Я бы не убежала и осталась посмотреть, как Хиндли изобьет его до полусмерти, будь он на такое способен.

– Говорите медленнее, мисс, – прервала я ее, – иначе собьете повязку на голове, и рана снова начнет кровоточить. Выпейте чаю, переведите дух и не смейтесь больше. К несчастью, смех под этой крышей сейчас неуместен, да и в ваших обстоятельствах тоже!

– Истинная правда! – ответила она. – Ну что за ребенок! Вопит, не умолкая! Скажите, пусть его заберут отсюда хоть на час. Дольше я не останусь.

Я позвонила и поручила девочку заботам горничной, а затем спросила Изабеллу, что побудило ее бежать из «Грозового перевала» в таком виде и куда она думает податься, если не хочет оставаться у нас.

– Конечно, мне следовало бы остаться здесь, – ответила она, – по двум причинам: чтобы поддержать Эдгара и позаботиться о младенце, а еще потому, что «Дрозды» – мой настоящий дом. Но, поверьте, этот человек ничего подобного не допустит. Думаете, он стерпит, что я день ото дня становлюсь здоровее и веселее, думаете, он смирится с мыслью, что жизнь в поместье протекает в мире и спокойствии, и ему не захочется отравить наше благополучие? Теперь-то я могу утверждать, что он совершенно меня не терпит – до такой степени, что, завидев меня или заслышав, в самом деле испытывает глубочайшее отвращение. Я заметила, как при моем появлении его лицо невольно искажается гримасой ненависти отчасти из-за того, что ему известны веские причины, по которым я испытываю к нему то же чувство, отчасти потому, что я была ему неприятна с самого начала. И вот эта сильнейшая неприязнь внушает мне уверенность, что, если мне удастся замести следы, он не станет гоняться за мною по всей Англии. Поэтому мне надобно скорее бежать отсюда. Я излечилась от моего прежнего желания быть убитой этим человеком. Мне куда больше по душе, чтобы он убил себя! Он очень умело растоптал мою любовь, и нас больше ничего не связывает. Правда, я еще помню, как любила его, и могу смутно представить, как могла бы любить, если бы… нет, нет! Даже полюби он меня без памяти, его дьявольская природа так или иначе дала бы о себе знать. У Кэтрин был страшно извращенный вкус, раз она так сильно им дорожила, хорошо зная, каков он. Чудовище! Хоть бы он вовсе исчез из этого мира и из моей памяти!

– Тише, тише! Он все-таки человек, – сказала я. – Будьте милосерднее. Встречаются люди и похуже.

– Он не человек, – возразила она. – И не может ждать от меня милосердия. Я отдала ему свое сердце, а он истерзал его, убил и швырнул мне обратно. Люди чувствуют сердцем, Эллен, но мое-то разбито, значит, мне нечем сочувствовать ему, и я не буду, хоть бы он стенал до своего смертного дня и умывался из-за Кэтрин кровавыми слезами! Ни за что, ни за что не буду! – Сказав это, Изабелла расплакалась, но быстро смахнула с ресниц слезы и продолжала: – Вы спрашиваете, что толкнуло меня наконец к побегу? Мне представился случай, потому что я раздразнила в нем ярость больше обычного. Чтобы теребить нервы раскаленными щипцами, требуется куда больше хладнокровия, чем для того, чтобы просто дать дубиной по голове. Я довела его до того, что он забыл о своей дьявольской осторожности, которой перед вами так хвастался, и перешел к грубому насилию. Я получала удовольствие, доводя его до белого каления, и это удовольствие пробудило во мне инстинкт самосохранения, поэтому я и сбежала. И если когда-нибудь я попаду к нему в лапы, что ж, пусть попробует мне отомстить!