Грозовой перевал

– Такой же молодой, – ответила я. – Но глаза и волосы у него черные, и с виду он более строгий. Вообще, он выше дяди и крупнее. Поначалу отец, наверное, покажется вам не таким уж добрым и ласковым, потому что не привык к нежностям, но если вы будете с ним искренни и сердечны, то, помяните мое слово, он наверняка полюбит вас больше, чем любой дядя, ибо вы ему родной сын.

– Черные волосы и глаза! – задумчиво проговорил Линтон. – Не могу даже представить. Выходит, я на него не похож?

– Не очень, – ответила я, а сама подумала: «Нисколько», – с сожалением глядя на белую кожу и хрупкую фигурку моего спутника, на его большие, томные глаза – глаза его матери, с той лишь разницей, что вместо веселого огонька, отражавшего ее живой характер, в его глазах временами вспыхивала болезненная обидчивость.

– Как странно, что он никогда не приезжал навестить маму и меня, – пробормотал он. – Он меня хоть раз видел? Если видел, то, наверное, когда я был маленьким. Я его совсем не помню.

– Знаете, мистер Линтон, – сказала я. – Триста миль – это большое расстояние, а десять лет кажутся взрослому не таким уж длинным сроком, как вам. Возможно, мистер Хитклиф каждое лето собирался навестить вас, но все не подворачивался удобный случай, а теперь уже слишком поздно. Не беспокойте его вопросами на эту тему, они лишь расстроят его понапрасну.

Весь остальной путь мальчик провел, целиком погруженный в раздумья, пока наконец мы не остановились перед домом у ворот сада. Я следила за выражением лица ребенка, чтобы понять, каковы его первые впечатления. Со значительным видом Линтон внимательно рассматривал резное убранство фасада, узкие оконные переплеты, редкие кусты крыжовника и кривые ели. Потом покачал головой. Было видно, что в глубине души ему совсем не нравится его новое жилище. Но ему хватило разумения отложить жалобы. Ведь, возможно, внутри его ждало что-то интересное. Прежде чем помочь Линтону сойти с пони, я пошла вперед и открыла дверь. Была половина седьмого, семья только что закончила завтракать; служанка убирала посуду и вытирала стол. Джозеф стоял у стула хозяина дома и рассказывал что-то про хромую лошадь, а Гэртон собирался в поле на сенокос.

– Здравствуй, Нелли! – воскликнул Хитклиф, увидев меня. – А я уж боялся, что придется пойти и самому забрать свою собственность. Привезла мне ее? Тогда пойдем посмотрим, что тут можно сделать.

Поднявшись, он широким шагом направился к двери. Следом, открыв рты от любопытства, устремились Гэртон и Джозеф. Бедный Линтон испуганно переводил взгляд с одного на другого.

– Знамо дело, – мрачно сказал Джозеф, закончив разглядывать ребенка. – Вас надули, хозяин, и подсунули девчонку!

Хитклиф, от пристального взгляда которого мальчика бросило в дрожь, презрительно хмыкнул.

– Боже, красота-то какая! Что за прелестное, очаровательное созданьице! – воскликнул он. – Его, верно, кормили улитками и простоквашей, да, Нелли? Будь я проклят! Это хуже, чем я ожидал, а я, черт побери, не особенно обольщался на сей счет!

Я попросила дрожащего, ошеломленного мальчика слезть с лошадки и войти в дом. Он не до конца понял смысл сказанного отцом и, вообще, относились ли его слова к нему; он даже не был уверен, действительно ли этот злобный, насмешливый незнакомец – его родитель. Линтон прижимался ко мне, трепеща все больше, а когда мистер Хитклиф уселся и велел ему подойти поближе, он уткнулся лицом мне в плечо и заплакал.

– Ну-ну, – сказал Хитклиф, протянул руку, грубо подтащил к себе мальчика и поставил, зажав между коленями и приподняв за подбородок его голову. – Нечего хныкать! Никто тебя не обидит, Линтон, – так ведь тебя зовут? Да, ты сын своей матери, весь в нее. Где же хоть что-нибудь от меня, пискливый цыпленок?

Он снял с Линтона шапку, откинул назад его густые льняные волосы, пощупал нежные ручки и тонкие пальчики. Во время этого осмотра Линтон перестал плакать и поднял свои большие голубые глаза, намереваясь, в свою очередь, изучить изучавшего.

– Ты знаешь меня? – спросил Хитклиф, удостоверившись, что руки и ноги ребенка одинаково хрупки и хилы.

– Нет, – ответил Линтон с непроизвольным страхом в глазах.

– Но, надеюсь, ты обо мне слышал?

– Нет, – снова ответил мальчик.

– Нет? Какой стыд, что твоя мать не воспитала в тебе сыновнего чувства! Ну так скажу тебе, что ты мой сын, а мать твоя была подлой мерзавкой, если не удосужилась рассказать ребенку об отце. Не дрожи и не бледней! У тебя кровь не белого цвета, хотя это еще стоит проверить. Будь хорошим парнем, и я тебя не обижу. Нелли, если ты устала, присядь, отдохни; если нет – отправляйся домой. Полагаю, ты доложишь обо всем, что видела и слышала, тому ничтожеству, что живет в «Дроздах», а пока ты крутишься здесь, дело до конца не доведено.

– Что ж, – сказала я, – надеюсь, вы будете добры к мальчику, мистер Хитклиф, иначе недолго он у вас проживет. И не забывайте, что он единственный в целом свете родной вам человек – о других ведь ничего не известно.