Грозовой перевал

– Ничего я тебе не сделала, – сказала его двоюродная сестра. – Во всяком случае, теперь мы будем друзьями. И я тебе нужна: ты ведь хочешь, чтобы я иногда навещала тебя, правда?

– Я же сказал, что хочу, – ответил он нетерпеливо. – Сядь на кушетку и дай мне опереться на твои колени. Так мама сидела со мной – целыми днями. Сиди тихо и не разговаривай, но можешь спеть мне песню, если умеешь петь; или читай наизусть какую-нибудь длинную интересную балладу – из тех, которым ты обещала меня научить; можно и какой-нибудь рассказ. Но лучше балладу. Начинай.

Кэтрин прочитала самую длинную, какую знала на память. Это занятие очень понравилось обоим. Линтон захотел послушать вторую балладу и затем еще одну, не считаясь с моими настойчивыми возражениями. Так у них тянулось, пока часы не пробили двенадцать и мы услышали со двора шаги Гэртона, вернувшегося пообедать.

– А завтра, Кэтрин? Ты придешь сюда завтра? – спросил Хитклиф-младший, удерживая ее за платье, когда она нехотя поднялась.

– Нет, – вмешалась я, – ни завтра, ни послезавтра.

Но Кэтрин, видно, дала другой ответ, потому что лицо у Линтона просветлело, когда она наклонилась и что-то шепнула ему на ухо.

– Завтра вы не придете, и не думайте, мисс! – начала я, когда мы вышли во двор. – И не мечтайте!

Она улыбнулась.

– Ох, я приму верные меры, – продолжала я. – Тот замок починят, а больше вы никаким путем не улизнете.

– Я могу перелезть через ограду, – рассмеялась она. – Мыза – не тюрьма, Эллен, и ты при мне не тюремщик. А кроме того, мне без малого семнадцать лет, я взрослая. И я уверена, что Линтон быстро поправится, если мне дадут за ним ухаживать. Я старше его, ты же знаешь, и умнее: я не так ребячлива, правда ведь? Я очень скоро научусь направлять его, куда захочу, – исподволь, лаской. Он красивый, славный мальчик, если ведет себя хорошо. В моих руках он станет просто прелесть какой! Мы никогда не будем ссориться – ведь не будем? – когда привыкнем друг к другу. Он тебе нравится, Эллен?

– Нравится?! – вскричала я. – Молокосос, заморыш, да еще с прескверным характером. К счастью, как полагает мистер Хитклиф, он не доживет до совершеннолетия. Я даже не уверена, дотянет ли он до весны. Если нет, не велика потеря для его семьи. И счастье для нас, что отец забрал его к себе: чем мягче бы с ним обращались, тем он становился бы назойливей и эгоистичней. Я рада, что он вам не достанется в мужья, мисс Кэтрин.

Кэтрин помрачнела, услышав эти слова. Такой небрежный разговор о его близкой смерти оскорбил ее чувства.

– Он моложе меня, – ответила она после довольно долгого раздумья, – значит, жить ему дольше, чем мне, – и он будет, он должен жить, пока я жива! Он сейчас такой же крепкий, каким был, когда его только что привезли на север, в этом я уверена. Он простудился, как папа, вот и все. Ты говоришь, что папа выздоровеет, – почему же не выздороветь и ему?

– Хорошо, хорошо! – сказала я. – В конце концов нам не о чем беспокоиться. Слушайте, мисс, и запомните, а я свое слово держу: если вы попытаетесь еще раз пойти на Грозовой Перевал со мною или без меня, я все расскажу мистеру Линтону, и, пока он не разрешит, ваша дружба с двоюродным братом возобновляться не должна.

– Она уже возобновилась, – проговорила угрюмо Кэти.

– Ну, так ей будет положен конец! – сказала я.

– Посмотрим! – был ответ; и она пустилась вприпрыжку, оставив меня плестись позади.

Мы обе явились домой раньше обеденного часа; мой господин думал, что мы гуляли в парке, и потому не спросил объяснения нашей отлучки. Едва войдя в дом, я поспешила переобуться, но на Перевале я слишком долго просидела в мокрых башмаках, и это не прошло мне даром. На другое утро я слегла и три недели была не способна исполнять свои обязанности: беда, ни разу до той поры не случавшаяся со мной и, добавлю с благодарностью, ни разу после.

Моя маленькая госпожа была просто ангелом – сидела со мною, ухаживала и подбадривала меня в моем одиночестве: меня сильно угнетало, что я не могу встать. Это нелегко для хлопотливой, деятельной женщины; но мне все же грех было жаловаться. Мисс Кэтрин, как только выходила из комнаты мистера Линтона, появлялась у моей постели. Свой день она делила между нами двумя: ни минуты на развлечения; ела наспех, забросила учение, игры и превратилась в самую нежную сиделку. Какое же горячее было у ней сердце, если, так любя отца, она так много давала и мне! Я сказала, что свой день она делила между нами; но господин мой рано удалялся на покой, а мне обычно после шести не нужно было ничего, так что своими вечерами она располагала полностью. Бедняжка! Я ни разу не подумала, чем она там занимается одна после чая. И хотя, когда она забегала ко мне сказать «спокойной ночи», я нередко замечала свежий румянец на ее щеках и ее покрасневшие пальчики, я и помыслить не смела, что краска вызвана быстрой ездой по полям, на холоду, и относила ее за счет жаркого огня в библиотеке.

Глава XXIV