Грубиян

— Ты бы поостерёгся от таких высказываний. В моём тихом омуте и лещей можно выхватить.

— Эх, не умеешь ты ценить мою тонкую иронию и уровень полёта мысли…

От неожиданности пару раз моргаю, словно стряхивая наваждение: это Лёха только что высокопарным слогом распинался? Лёха, у которого, если судить по его поведению и ответам, мозгов и такта обычно как у зубочистки? По-моему, за эти выходные я что-то пропустил, раз перестал друзей узнавать…

Вопреки моим ожиданиям до бухла у нашей компании так и не доходит, хотя очень хочется: Костян реально поверил в байку про «чёрную полосу», а остальные отказались пить неполным составом. Я, конечно, поддержал общее решение, как от меня того ожидали, но рассказывать им о том, что на квартире собираюсь бухать один, не стал, а то меня окончательно распнут.

По домам расходимся ещё до наступления сумерек. Напоследок шучу что-то про ясельную группу детского сада и «ловлю» рожей снежок от Костяна. Пару секунд офигеваю от неожиданности и наглости друга под дружный ржач остальных, а потом в голове что-то щёлкает — и, видимо, не у меня одного — и на парковке начинается настоящий снежный бой. Примерно через полчаса мы, уставшие и мокрые, но довольные, расползаемся по машинам и разъезжаемся по домам — праздник всё-таки. Я немного завидовал парням, которых прошлое грызло не с таким аппетитом, как меня (да ещё и настоящее охуительно подпорчивало настроение), но почему-то менять ничего не хотелось. Хер знает, почему. Может, я мазохист, и ловлю кайф каждый раз, как получаю смачный пинок от жизни? Вряд ли, — чё тогда с недовольной рожей хожу? А раз нет, значит, в живых остаётся только один вариант: где-то в прошлой жизни я накосячил так, что проблем с лихвой хватит даже моим внукам, если я когда-нибудь рискну обзавестись семьёй.

Вообще-то, с моим генофондом стоит поостеречься с желанием остепениться: несмотря на полную адекватность отца, со стороны матери вся ветвь прогнила основательно. Одно дело отвечать за собственные приступы идиотизма, и совсем другое — пускать на свет продолжателей неудачной династии.

До квартиры доехать не успеваю, потому что телефон разрывается от непрекращающихся звонков матери. Поднимаю трубку и с долей обречённости выслушиваю целую лекцию о том, что Новый год — семейный праздник, и отмечать его отдельно от семьи — «кощунство над традициями предков». Эту отповедь слушаю краем уха, потому что мозг лихорадочно пытается подобрать этичную и цензурную альтернативу моему «Я заебался делать вид, что мне весело, когда на душе скребут кошки».

Мать ставит мне шах и мат, прервав мысли новостью о приезде сестры. От неожиданности я со всей дури впечатал ногу в педаль тормоза и остановился прямо под светофором. Внутри зажглось что-то вроде надежды, и я почувствовал, как тьма внутри меня нервно расползается по углам: вернулась единственная женщина, способная вытащить из меня это беспросветное дерьмо.

В задний бампер один за другим начали раздаваться гневные гудки клаксона и отнюдь не этичные возгласы, выводящие меня из ступора. Так же резко срываюсь с места, выжимая из тачки всё, на что она способна, и руки начинают трястись мелкой дрожью. Пальцы сами тянутся за сигаретой, но в этот раз от волнения не спасает даже никотин: если мать соврала про приезд Вероники, чтобы просто заманить меня домой, я там нахуй всё разнесу.

За городом движение всегда менее оживлённое, поэтому я получаю возможность разогнаться без оглядки и до дома добираюсь буквально за десять минут. На территории вижу три припаркованных машины: одна принадлежит отцу, вторая — матери, а третья явно взята напрокат, потому что в нашей семье на таких давно не гоняют. И я знаю только одного человека, у которого так безбожно хромает вкус.

Словно в подтверждение мыслей на звуки моего ревущего мотора открывается входная дверь; в проёме появляется фигура девушки, и моё сердце пропускает удар.

Вероника.

В её присутствии я, вопреки всем законам логики и взросления, всегда чувствую себя десятилетним мальчишкой: именно столько мне было, когда они с моей нынешней матерью появились в наших с отцом жизнях. Это было словно вчера: во время очередного скучного ужина отец начал рассказывать мне о том, что мне нужна мать. Весьма тонко начал, но я к тому времени был основательно подкован в плане отношений между полами — спасибо биологической матери, которая не стеснялась приводить в дом мужиков, пока отец впахивал, как проклятый. Отец тогда, кажется, впервые назвал её «блядиной» и подал на развод, — короче, недолго у матери музыка играла. С тех пор я её больше не видел, да и не очень-то хотелось. Так вот, отец начал загонять про то, что мне нужна мать, а этому дому — женская рука, но я ему в открытую заявил, что, если он влюбился — пусть женится себе на здоровье. По-моему, тогда был наш первый серьёзный разговор, и я чувствовал себя не десятилетним пацаном, а взрослым мужчиной, с мнением которого считаются.