Грубиян

Окунуться глубоко в раздумья мне не даёт горячая ладонь Макса, которая опускается на моё левое бедро. Растерянно распахиваю глаза и смотрю на парня, который не отрывает взгляда от дороги; при этом у него выражение лица такое, словно он держит руку на коробке передач. Пытаюсь спихнуть её, потому что сердце уже колотится как сумасшедшее, но без особых успехов: по-моему, легче поднять «Титаник» со дна океана… Обречённо вздыхаю и отворачиваюсь к окну, но сосредоточиться на панораме не могу, потому что ежеминутно ощущаю на себе взгляд Макса.

Ну и как тут вообще можно о чём-то думать?

Вот наконец машина тормозит у подъезда Алисы, и я хочу поскорее выбраться и сбежать от этого обжигающего взора, но в машине щёлкают замки, и моё сердце испуганно спотыкается. В мои волосы зарывается рука Макса, и он поворачивает меня к себе лицом.

— Ты ничего не забыла, детка? — словно гигантский кот, мурлычет он.

Как можно формулировать свои мысли в слова, когда они становятся похожи на густую патоку?

— Что ты имеешь в виду?

— Не хочешь поблагодарить меня за своё спасение?

Парень ухмыляется во все тридцать два, заставляя меня растеряться ещё больше.

— Спасибо, — выдыхаю, благодарность, но Макса такой ответ явно не устраивает.

— Ну нет, так не пойдёт.

— А как надо? — удивляюсь я.

Соколовский словно этого вопроса и ждал. Не успеваю я опомниться, как его горячие губы накрывают мои, и меня простреливает ударом тока, а внизу живота собирается такой жар, что на коже, наверно, останутся ожоги. Его настырный язык проникает в мой рот, и я рассыпаюсь на атомы; перед закрытыми глазами пляшут высоковольтные искры, а нервы сворачиваются в один гигантский узел. Сама не замечаю, в какой момент отвечаю на поцелуй, вцепившись в плечи Макса с такой силой, что пальцы, вероятно, придётся разжимать домкратом. От удовольствия хочется мурчать и царапать кожу парня ногтями, оставляя на ней багровые полосы. Его рука сгребает мои волосы в кулак, оттягивает, причиняя лёгкую боль, и из моего горла вырывается сдавленный стон. Он припечатывает меня к своей груди, которая кажется мне раскалённой печкой даже через слои одежды, и нет никаких шансов отлепиться от парня, только если он сам не сжалится надо мной.

— Мне никак не удавалось понять, что за херню нёс Кир про «высокие чувства» к одной девчонке, и почему ему казалось это таким важным, — хрипло выдыхает Макс в мои губы, и в животе взрывается фейерверк. — Но сейчас, когда мне хочется затрахать тебя до потери сознания на заднем сидении автомобиля, я, кажется, начинаю понимать, что он имел в виду.

— У тебя нет заднего сиденья, — стону в ответ.

— Но у меня есть вторая машина, — радует он и вновь набрасывается на мои губы.

Мне начинает казаться, что вместо кожи у меня — оголённые нервные окончания, и Макс дотрагивается до всех них разом. В голове такой туман, что я уже с трудом могу вспомнить собственное имя. Его руки проворно расстёгивают мою куртку и забираются под простенький свитер.

— Ближе, — хрипит Макс прямо во время поцелуя, но в моей голове такая каша, что я вообще не могу понять, что он имеет в виду и чего хочет. Но на моё счастье он считает нужным пояснить: — Ты должна быть ближе.

Хотя ближе уже физически невозможно, потому что я ощущаю его буквально всем телом; так жарко мне не было даже тогда, когда я болела ветрянкой и лежала с температурой под сорок. Решаю позволить себе немного больше: оттягиваю край его свитера и провожу ногтями по его груди, слегка царапая кожу. Макс рычит в ответ и буквально сдавливает меня в объятиях до хруста костей; его губы перемещаются на мою шею, и кожу обжигают его болезненные поцелуи-укусы. Вот у меня наверняка останутся следы. Но вместо того, чтобы возмутиться и оттолкнуть парня, мне хочется только кричать от этой сладкой боли. С губ непрерывно срывается его имя, и я уже сама начинаю жалеть о том, что у него спортивная машина (имеется в виду отсутствие заднего сиденья J). По венам бежит чистый огонь, выжигая дотла мысли обо всех, кроме Макса.

В какой-то момент парень задевает локтем клаксон, и на весь двор раздаётся громогласный гудок, который приводит меня в чувство, и я отскакиваю от Макса. Ну, как отскакиваю… Отстраняюсь на пару сантиметров, потому что его стальному захвату позавидует даже бойцовская порода собак.

— Я должна идти, — рвано дышу, потому что кислорода не хватает просто катастрофически.

Пару бесконечно долгих секунд Макс прожигает во мне дыры голодными глазами, а после кивает, отпускает, и я слышу щелчок разблокировки дверей.

На морозный воздух выскакиваю с такой прытью, что позавидовал бы гепард, но из-за сводящих с ума поцелуев мысли в норму так и не вернулись, и я благополучно забыла о том, что сама вряд ли смогу дойти до подъезда с травмированной ногой. Макс выходит из машины, молча подхватывает меня на руки и несёт к подъезду, а я просто смотрю в его лицо, отмечая, что на нём тоже есть эти проклятые родинки, от которых у меня едет крыша.

— Если будешь так смотреть, решу, что влюбилась, — довольно ухмыляется парень, а я краснею до цвета запрещающего сигнала светофора.