Грубиянские годы: биография. Том I

Не меньше четверти часа Вальт простоял на месте, надеясь, что кто-то обратится к нему и спросит, чего он желает, и тогда всё получится само собой, – но люди пробегали мимо. Мало-помалу осмелев, нотариус начал прохаживаться по вестибюлю, поднимался и спускался по ступенькам – один раз добравшись аж до середины лестницы, – представлял себе великих мужей из мировой истории, чтобы свободнее общаться с мужем еще живущим, – и наконец решился справиться о генерале у горничной.

Она посоветовала ему обратиться к привратнику. Даже на небо чаще попадают через вестибюль чистилища, чем через собственно небесную прихожую, – утешал он себя, – и, может быть, все ученые предшествующих поколений тоже потели в похожих дворцовых вестибюлях… Тут одна из небесных дверей раскрылась перед ним; из нее вышел пожилой напудренный хмурый человек, с широкой нагрудной перевязью и палкой, увенчанной тяжелым серебряным набалдашником. Вальт (совершенно неспособный увидеть в кожаной портупее что-либо иное, кроме как орденскую ленту, принявший жезл привратника за жезл главнокомандующего, а самого привратника – за генерала), не мудрствуя лукаво, несколько раз согнулся в поклоне и приблизился к этому стражу ворот, что-то вежливо бормоча.

– Напрасно стараетесь, – сказал привратник. – Его превосходительство изволят почивать, так что вам придется набраться терпения.

Однако никто особенно не удивится ошибке Вальта, если уже повидал мир достаточно, чтобы понять: никакой ошибки тут быть не может, ибо каждый благородный хозяин какого-нибудь привратника сам, в свою очередь, является таковым стражем, только у более значимых врат – либо у врат императорской, королевской, княжеской милости, либо у дверцы люка, ведущего в подземную темницу, либо служит дверным молотком, выстукивающим о чьем-то желании войти, либо колокольчиком, вызванивающим «Войдите»; и всякий привратник, как Янус, бог порогов, обращает к улице одно лицо, а к дому – другое… И если даже многие добродушные стражи стоят у слепых ворот, они принимают причитающуюся им мзду от «прозелитов врат» так же охотно, как и их наихудшие коллеги, которые, в любом случае, охотно открывают Янусов храм, как если бы он был публичной библиотекой.

Нотариус, сильно покраснев, вошел в веселую комнату для челяди – темницу для такого заложника, как бедный ученый. Челядинцы представляют собой разновидность людей-паразитов, присасывающихся к другим людям; они подобны деревням, куда можно отправить письмо, только проставив на конверте название ближайшей почтовой станции. Но челядинцы Заблоцкого к моменту появления гостя были в хорошем настроении и уже успели вдосталь насладиться кухонными радостями; Вальт невозмутимо сидел среди них. «А где Bonsoir, приятель?» – спросил вдруг вошедший лакей. Вальт подумал, что обращение относится к нему и что речь идет о непроизнесенном приветствии, а не о приспособлении, умерщвляющем свет; он бодро откликнулся: «Bon soir, mon cher!» И в конце концов действительно получилось так, что один слуга вызвался показать ему дорогу, а Вальт отправился следом; они прошествовали через анфиладу залов, увешанных длинными поколенными портретами, – через комнату с гладкими стенами и дальше – и наконец очутились перед кабинетом, который слуга хотя и открыл, но, войдя, прикрыл за собою дверь и лишь чуть позже распахнул ее перед нотариусом.

Генерал – статный, по-мужски красивый, упитанный, улыбающийся человек – дружелюбно взглянув на Вальта, приветливо поинтересовался, что угодно мсье Харнишу.

– Ваше Превосходительство, мне угодно, – начал нотариус, по наивности полагая, что, повторив употребленное генералом сказуемое, он покажет, что и сам является светским человеком, – передать господину графу фон Клотару потерянное письмо, поскольку я надеюсь найти его здесь.

– Кого найти? – спросил Заблоцкий.

– Упомянутого господина графа фон Клотара, – ответил Вальт.

– Если вы соблаговолите доверить письмо мне, я тотчас передам его ему, – сказал Заблоцкий.

Нотариус ожидал куда более многообещающего развития событий; теперь же всё сошло почти что на нет: ему оставалось лишь уступить, отдать отцу письмо дочери. Он так и сделал, а поскольку конверт был распечатан, сопроводил акт передачи изящными словами: он, дескать, «отдает конверт таким же открытым, каким нашел». Вальт хотел ненавязчиво намекнуть на многое: на свою порядочность, не позволившую прочитать чужое письмо; на то, что, как он надеется, генерал в этом смысле последует его примеру; ну и на всякие другие чувства. Однако генерал, бросив беглый испытующий взгляд на надписанный адрес, равнодушно сунул письмо в карман и сказал: он, мол, слышал столько хорошего о флейте своего гостя, что хотел бы и сам однажды ее услышать… Сильные мира сего столь же забывчивы, сколь любопытны; впрочем, Заблоцкий мог это сказать и просто так – чтобы услышать в ответ чью-то живую речь.

Вальту было приятно поправить генерала: