Грубиянские годы: биография. Том I

Там он сидел, восторгаясь росой и блеском и устремляя взгляд то в небо, то на землю. Мало-помалу он погрузился в грезы-предвосхищения – которые весьма отличны от более тесных грез-воспоминаний, поскольку последние огорожены действительностью, тогда как игровая площадка грядущих возможностей открыта со всех сторон для каждого. На этой, более радостной игровой площадке Вальт и решил водрузить большой кумир, изображающий некоего друга: изваяв его (чего он не осмелился сделать в романе) именно таким, какой нужен ему самому. «Мой неизменнодорогой друг, которого я когда-нибудь обязательно обрету, – сказал себе Вальт, – это божественный, прекрасный юноша, который, сверх того, принадлежит к благородному сословию: является, скажем, наследным принцем или графом; и именно потому он был так деликатно обучен всему, что связано с деликатностью. В чертах лица у него много римского и греческого – классический нос, выкопанный из немецкой почвы; и все-таки это нежнейшая – а не просто самая пылкая – душа, какая когда-либо мне встречалась: потому что в его железной рыцарской груди заключено мягкое, как воск, предназначенное для любви сердце. Это верный, ничем не запятнанный, с сильным характером человек, неутомимый как камень (я бы даже сравнил его с горной грядой, если представить ее прямоходящей), – настоящий гений по части философии, а еще и военного дела или дипломатии, – и именно потому меня и многих других так поражает, что стихотворения или музыка могут растрогать его до слез. Поначалу я прямо-таки робел перед этим облаченным в броню богом войны; но вот однажды в саду – то ли под впечатлением от весенних сумерек, то ли потому, что он услышал стихотворение о дружбе в давно прошедшие времена (о воинах греческой фаланги, до самой смерти сражавшихся и любивших, или о немецких оборонительных союзах и дружбе их участников), – однажды мечта о дружбе болью пронзает его сердце и он, вздыхая, начинает грезить о душе, грезящей так же, как и он сам. И когда наконец такая душа – судьбе угодно, чтобы ею был я, – окажется перед его глазами, полными слез, и обо всем догадается, и откроется перед ним, и позволит ему увидеть, как в чистом источнике, ее любовь, ее желания, ее добрую волю, как если бы она хотела спросить: «Достаточно ли тебе малого?», – то тогда вторая добрая судьба могла бы устроить так, чтобы граф, любящий, подобно Богу, все души, избрал бы, тоже как Бог, именно мою в качестве сына своего сердца, и этот сын тогда смог бы уподобиться Богу, – и тогда мы оба в светлейший час нашей жизни заключили бы союз, поклявшись в вечной, сильной, неложной любви друг к другу»…..

Этот сон был прорван красивым высоким юношей, который – в красной форме, на английском скакуне – пролетел внизу по военной дороге по направлению к городским воротам. Хорошо одетый нищий с протянутой рукой бежал ему навстречу – потом за ним вслед, потом перед ним – молодой человек к тому моменту развернул лошадь, нищий тоже развернулся – и теперь всадник, роясь в карманах, сдерживал гордый воинственный танец красивого жеребца так долго, что Вальт без усилий сумел рассмотреть и налет меланхолии на прекрасном юношеском лице (так лунное сияние преображает весенний пейзаж), и гордый нос, и такие глаза, что их обладатель, кажется, мог бы раздаривать награды за победу на ристалище жизни. Молодой всадник бросил нищему в шляпу свои часы, и тот еще долго держал их за цепочку, выкрикивая слова благодарности вслед галопирующему коню.

Тут нотариус больше не мог ни минуты оставаться вне пределов города, в котором скрылся всадник, представлявшийся ему почти другом, даже богом, увиденным прежде во сне: существом, украшенным инсигниями всех богов (signis Pantbeis). «Подружиться, – сказал себе Вальт (находясь в романтическом расположении духа, еще более сгустившемся благодаря завещанию, и полагаясь на свое переполненное любовью сердце), – это мы легко сумеем: нам бы только встретиться». – Он бы сейчас охотно отправился к брату, чтобы охладить у него на груди свое исстрадавшееся сердце, а заодно, может, и узнать что-то о прекрасном юноше; однако Вульт еще раньше просил его (из-за шпионов и особенно до того, как слепой музыкант даст обещанный концерт) воздержаться от посещений и ждать, когда брат навестит нотариуса сам.