Грубиянские годы: биография. Том I

Помимо пудры, нотариусу мешало его сердце. Послеполуденное солнце светило в окно, и золотистые лучи высасывали все силы, тянули Вальта на улицу, в светлый мир, на свободу; молодым человеком овладела воскресная тоска, которая почти-бедным людям известна лучше – и переносится ими тяжелее, – чем богатым. Как часто в Лейпциге – в прекрасные воскресенья – Вальт выгуливал свою предвечернюю тоску по обезлюдевшим аллеям вокруг города! Только вечером, когда и солнце, и гуляющие возвращались домой, ему опять становилось лучше. Я знавал измученных жизнью горничных, которые, тем не менее, могли смеяться и прыгать семь с половиной дней в неделю, но только не в воскресенье после обеда: в эту пору на сердце у них становилось тяжело, да и жизнь представлялась слишком тяжелой, и они копались в своем неприглядном маленьком прошлом до тех пор, пока не натыкались там на темный уголок – например, на старую могильную плиту, – где могли усесться и плакать, пока не вернется хозяйка. Графиня, баронесса, княгиня, мулатка, голландка или баронская дочка – ты, которая, по обычаю всех женщин, обращаешься со служанкой еще суровее, чем со слугой, – не поступай так, по крайней мере, в воскресенье после обеда! Потому что люди у тебя на службе – это бедные выходцы из деревни; и у них воскресенье (в больших городах, в большом мире и во время больших путешествий вообще ничего не значащее) считалось днем отдыха, еще когда сами они были счастливее, чем теперь, то есть когда были детьми. Они охотно, ничего лично для себя не желая – ни еды, ни питья, – будут стоять на твоих светских приемах, на свадьбах и поминках, держа в руках поднос или сброшенную тобою шубу; но только в воскресенье, в этот народный и человеческий праздник, к коему стягиваются надежды всех будних дней, поверь зависимым от тебя бедолагам, что им тоже положена какая-то земная радость, чтобы они могли вспомнить детство, когда в этот праздник завета им действительно доставалась толика радости: никаких школьных занятий – нарядная одежда – довольные родители – игры с другими детьми – жаркое на ужин – зеленеющие луга и прогулка, во время которой ощущение общительной свободы украшало для посвежевших сердец посвежевший мир. Дорогая баронская дочка! Если в воскресенье, когда твоей служанке меньше приходится погружаться в работу, эту Лету жизни, ее вдруг стиснет, удушая, нынешняя душная жизнь, и откуда-то издалека, в бесплодную пустыню беспросветного настоящего, до нее донесутся сладкие звуки светлой детской поры, обещающей всем людям единый Эдем: тогда не наказывай затосковавшую за ее слезы, но отпусти – хотя бы до заката солнца – из твоего замка! – Пока нотариус тосковал, в комнату ворвался радостный Вульт – с головой, полной полуденного вина, с черной шелковой повязкой на одном глазу, с открытой шеей и распущенными волосами – и спросил, почему брат все еще сидит дома и много ли он успел до обеда написать. Вальт протянул ему листы. Прочитав их, Вульт воскликнул: