— Добровольцы есть? Двое — ну, а как еще? Не всем же переть туда, тем более понятна заминка и опасения лейтенанта — в городке, точнее его остатках, еще дымящихся — ни движения. А там, по идее должны быть наши — штурмовики, штабные, минометчики. И орудийную стрельбу должны были слышать, и нас уже могли разглядеть. Ан — тишина.
Вышли несколько сразу.
На тебе — Боров. Тоже мне, герой. И конопатый, Петер его звать, кажется. Ну, это понятно, взыскание решил искупить. Придурок, лучше бы у кого из убитых по дороге флягу подрезал. Остальных не помню никак ничем особым. Да еще музыкантов двое. Вот один-то из них и вышел на шаг
— Разрешите, господин взводный? — эвон как, взводный, а не по званию — вроде как подчеркивая, что они у нас во взводе временно… хорошо, послушаем — киваю ему одобрительно — Так это… разрешите мы с товарищем, на лошадях, с телег распрягши — туда, и назад, а там посмотрим?
— Седел же нету, как вы на них?
— Нам без надобности, мы умеючи, нам не в бой скакать чай, и не галопом — доедем потихоньку.
— Есть, есть седло, вашбродь! Господина капитана, старое, оне приказали выкинуть, но я не успел! — это Перек, метнулся к своей телеге и тащит уже в руках седло с запчастями. Не успел… Продать барыгам ты его не успел, ну да ладно.
— Гм… одно седло… да и отдадут ли полковые лошадь…
— Не надо их лошадь брать, вашбродь — это другой обозник вышел — Осмелюсь сказать: пораненая она у них. Я видел. Им бы ее оставить тоже, она ж помрет так скоро, все одно еле тащит уже.
— Хм… — я давно примечал, он, этот обозник, кажется, Бирэ его звать, больно уж лошадей любит. Больше, чем людей. И лошадь чуть пораненную бросил, с телегой вместе — однако ж распрячь успел… Нажаловаться на него потом? Или… да и чорт с ним, делу не вредит, а сейчас нам лишняя телега с раненой лошадью только бы мешала. Ладно, демоны с ним, что дальше-то? — Как вы на одной лошади, пусть и с седлом?
— А ничего, вашбродь. Разрешите, я тогда один гляну? Я мигом.
— Ну… Изволь. Только… глянь, но так, как надо — стоит он рядом, впереди от всех, и чуть наклонившись, я тихо добавляю — Не лежит что-то у мине душа в ций городок идти. Сдается мине, шо мы уси на кануне грандиозного шухеру, смекаешь? Не так чтоб врать надо, но…
— Есть, вашбродь. Сам не хочу туда — тихо отвечает мне солдат — Сделаем, в лучшем виде. Ну, то есть, постараюсь.
К объявленному сроку я встречаю музыканта, целого и невредимого, в голове отдыхающей колонны. Герои даже охранением не озаботились, и то, что вокруг довольно-таки открытая местность — вовсе не повод. Удивительной храбрости воины. Спешившись, музыкант сначала докладывает, потом вместе подходим к усиленно полирующему в компании сержантов флягу лейтенант-полковнику.
— Разрешите доложить, господин лейтенант! Задание выполнено! Разведка проведена! Наших частей в городе нет, много следов присутствия противника. Очень велика вероятность засад…
— Штааа? Малчать. Тьфу. — ого, кажется, я степень храбрости лейтенанта недооценил — Так… Какие там еще сле… следы? Засс…сады? Плевать! Вперед! Встали, встали все! Вперед! Что ты врешь, стервец, как ты мог успеть все там осмотреть? Наши там, они ждут нас там! Вперед!
Твою ж мать… Я обескуражено кошусь на музыканта, то только открывает рот, и я только успеваю подумать — что перечить лейту сейчас не лучшая идея — есть приказ, и тот вполне в праве, а насчет благоразумия… в нем уже столько плещется…
— А вы! — в меня нацеливается выписывающий немалую амплитуду палец лейтенанта — Вся ваша банда… остаетесь прикрывать наш тыл! Ха! И посмейте только сбежать — расстреляю, каждого, лично!
— Есть, господин лейтенант — я даже не знаю, расстроился я, или огорчился, от столь внезапного счастья — До каких пор прикажете держать оборону?
— А? А, держать… до вечера! — и лейтенант машет рукой — пшли, мол, вон отсюда. Мы уже отходим, как он спохватывается, и радует новыми приказами — отбирает лошадку для себя, и требует музыкантов идти впереди колонны с музыкой.
Лошадь приходится отдать, на вопрос, как тащить телегу — естественно получаю порцию матюгов и пояснение — руками, впрячься и тащить. Или бросить, но капитану доложат. Сука. Музыкант исподлобья глядя, заявляет, что после марша их инструмент забит пылью и раньше чем через три часа готов быть не может. Лейт тут же взбешивается, и велит музыкантам держать оборону вместе с нами.