Группа

Фадей забрался внутрь – и повис, как в невесомости, удерживаемый десятками тысяч «волосков», вошедших в свои разъемы.

В лицо дохнуло жаром. Разожмурив глаза, Фадей огляделся – и ничего не увидел, кроме белесо-бежевых, похожих на водную зыбь барханов. Они раскинулись во все стороны от него, зависшего в полуметре от земли, а сверху лупило солнце. Легким усилием воли Фадей потянул себя вниз – и встал на ноги.

Сколь ни печальны были обстоятельства, приведшие его сюда, Фадей не смог удержаться от усмешки: это была «Роза Пустыни». Нырок запустил ему «Розу Пустыни», долгоиграющий медитативный квест с унылым однообразным пейзажем и «радостями жизни» в виде редких кактусов и верблюжьих колючек. Никаких отражающих поверхностей. Ближайший оазис с озерцом под пальмами – где-то очень далеко, за пятым уровнем.

Эх, Нырок, Нырок! Тебе ли не знать, что Фадею раз плюнуть организовать себе отражающую поверхность из ничего, из воздуха и щелчка пальцев!

Фадею стоило всего лишь захотеть… Но он был здесь не для этого.

Стоя посреди пустыни, созданной из электронных импульсов двоичного кода, Фадей ждал. Он и сам сейчас был – единицы с нулями; менее человек, нежели лоскут информации, определенным образом организованный, имеющий человеческие очертания и мыслящий о себе: я.

Фадей ждал Таис – любого ее проявления. Он понимал, что вряд ли она с ним «заговорит». Но что-то должно было произойти – что-то, из чего сразу станет понятно: это Таис.

Он старался не отвлекаться на те ощущения, которые всегда сопутствовали пребыванию здесь, в этом феноменальном, пороговом мире – последнем рубеже сотворенного человеком. То, с чем граничил этот мир, уже не поддавалось управлению человеческим разумом и волей. Оно не было искусственно создано, изобретено – и еще не было открыто. Если, конечно, не принимать за факт открытия слова этой бедной девочки, сестры Марка Устинова, закончившей свои дни в капсуле биорганика: «Но он не умер, не умер! Он сам мне это сказал! Он просто хакнул другое измерение и перешел туда – и это не смерть!»

Он сам ей это сказал. Или не сказал, а сообщил каким-то иным образом. Каким-то образом связался с ней оттуда. А значит, и Таис может связаться с ним – с Фадеем. Главное, не отвлекаться на это невыносимое… на этот свет, растворивший его в себе…

Ее не было очень долго. Фадею казалось, что он провел в пустыне уже много часов, стоя на одном месте и стараясь не поддаваться тому, что на языке киб-юзеров называлось зашкалом. Фадею как многоопытному нырку было хорошо знакомо это состояние, эта эйфория гиперпроживания, и он знал, что с ним делать. А именно: ничего не делать. Абсолютно ничего.

Наконец что-то неуловимо изменилось. Стало понятно, что к пустыне подключился кто-то еще. Вернее, просто возник в ней – в виде промелька странных «мурашек» над правдоподобно далеким горизонтом. Возник и тут же пропал. Словно само это иллюзорное пространство, подобно крупному животному, дрогнуло подкожной мышцей, реагируя на некий раздражитель, и снова замерло.

Этот оптический «глюк» (словно прозрачное скользнуло вдоль прозрачного) запросто мог бы остаться незамеченным, если бы Фадей намеренно не высматривал что-то подобное. Но он был начеку. Вглядевшись в линию горизонта, громко позвал: «Таис!»

Она тут же ответила: «Здравствуй, Рыжик!»

Слова прозвучали прямо в голове, вызвав на мгновение укол паники и заставив Фадея крутнуться волчком в погоне за этим голосом, подобно ловящему хвост щенку.

«Это и вправду ты?!» – глупо растерялся Фадей. И услышал в ответ до боли знакомый грудной смешок. Кажется, это и вправду была она… А может быть, хитрый вирус, какая-нибудь каверзная вредительская программка, созданная специально для того, чтобы сводить людей с ума; чтобы все, у кого есть «милые кости», любимые мертвецы, – чтобы все они потеряли ориентацию в этом мире, перепутали жизнь со смертью, выбросились на берег спасительного безумия, как какие-нибудь киты!

«Смерти нет, – сочувственно подсказала ему любимая. – И, кстати, киты уже не выбрасываются на сушу. Проблему китовьего суицида экологи давно решили».

Фадей оказался совершенно не готов к этой новости. К первой из двух. Ко второй, впрочем, тоже: он просто не смог вспомнить, кто такие киты и какое отношение они имеют к их с Таис разговору среди пустыни.

В воздухе снова возникла рябь. Только на этот раз размывчатое пятно дрожания находилось гораздо ближе – перед самым лицом Фадея, на расстоянии вытянутой руки. Ничего особо пугающего в этом пятне не было. Просто комок аномальной, как бы расплавленной прозрачности – сгусток в киселе, медуза ясного, сияющего воздуха в воздухе прокаленном и сухом.

В пятне этой сгущенной прозрачности поблескивали искорки, вызывая неодолимое желание в них вглядеться. Какие-то неявные сполохи переливчатого мерцания проносились из ниоткуда в никуда – блики невообразимой, немыслимой инореальности. Фадей смотрел на нее как бы через окно. Окно в пустыне.

«Люблю тебя, – сказал Фадей. – Не бросай меня больше. Вернись».