Группа

Хпр шмякнулся во что-то мягкое, вязкое и густое. И черное, как выяснилось в следующий момент. Черное вещество поднялось вокруг него медленным плотным облаком, похожим на взрыв гриба-тухлянки. Хпр закашлялся, отмахиваясь от пепла и хлопьев сажи, взметнувшихся из «гриба», и попытался встать, но его ноги не обнаружили никакой хоть сколько-нибудь надежной точки опоры. Сплошное полужидкое месиво. Под верхним слоем пепла и сажи, судя по всему, находилась жуткая зловонная топь.

«О боже, нет! – подумал Хпр, чувствуя, что его начинает засасывать. – Но ведь Болото уже было! Опять Болото?!»

Он огляделся, ища подмоги, и ничего не увидел. Все вокруг было затянуто слоистой дымчатой кисеёй тумана. Хпр очень надеялся, что это именно туман, а не дым, и что болотная топь под ним – не какие-нибудь тлеющие торфяники. Иначе он просто сгорит или задохнется… разве нет?

С другой стороны, он же рухнул сюда с огромной высоты – и не разбился. И не означает ли это, что задохнуться от дыма или свариться в кипящем тухлосупе он тоже не может? Но тогда ведь и кашлять ему было вовсе не обязательно… А может, его кашель – что-то вроде привычки мозга реагировать на определенные обстоятельства определенным образом?

Черная жижа в ответ на такие мысли недовольно булькнула, выпустив несколько пузырей. Хпр почувствовал, как погружение вниз ускорилось, словно кто-то потянул его за лодыжки… а потом опять отпустил. Еще немного, и рассуждать о возможностях мозга ему придется с черной жижей во рту и в легких.

– Эй! – крикнул Хпр. – Есть тут кто-нибудь?

Ужасно чесалась голова. Он попытался потереть лоб, но его пальцы ткнулись во что-то, что не было его лбом. Он попытался поскрести висок – та же история.

«Что за…» – подумал Хпр, но не додумал: вонючая жижа снова хлюпнула и начала втягивать его в себя с удвоенной силой. Тут уж стало не до почесываний.

– Эй!!! – заголосил Хпр. – Помогите!!!

Барахтаясь в вязкой массе, он покрутился вправо, влево, с усилием развернул себя назад… Кажется, там, за его спиной, что-то было. Белесая паутинчатая рванина пара мешала разглядеть, что именно, но вроде бы вырисовывались очертания какой-то возвышенности, небольшого пригорка или холма.

Хпр изо всех сил уцепился взглядом за пригорок, словно это могло его вытащить из трясины.

– Эй! Есть там кто?! – снова крикнул он.

В просветах между клочками пара ему удалось разглядеть, что в обращенной к нему стороне холма имеется круг правильной формы, напоминающий крышку люка. Впрочем, это вполне могло ему померещиться.

Пока Хпр щурился, вглядываясь в холм и пытаясь отделить мираж от реальности, крышка люка откинулась, и в проеме возникла человеческая фигура.

– Аньон хасейо, чингу! – произнес чей-то до боли знакомым голос.

* * *

Хпр сделал последнее усилие и рывком перевалил себя через порожек входа. Втянув за ним перепачканную веревку, Чен закрыл люк. После этого оба сели на пол, привалившись спинами к противоположным стенкам небольшого тускло освещенного рукава-шлюза, в котором сейчас оказались, и смогли наконец друг друга как следует рассмотреть.

Первым подал голос Чен:

– Я знал, что ты изменишься. Но что настолько…

– Я сам себя не узнаю. Минус семьдесят три килограмма за год! – отозвался Хпр, не удержавшись от хвастовства.

Но Чен в ответ на это лишь нахмурился и указал на его голову.

– А, ты про это! – понял Хпр. Схватившись руками за свою клыкастую кабанью морду, он с силой потянул вверх, и через секунду уже держал ее перед собой, словно огромную карнавальную маску. Да, по сути, это она и была. Маска из папье-маше или из какой-то еще прессованной, необременительно легкой хрени. А под ней, под маской, оказалась его настоящая голова, компактная и удобная.

«Ну надо же!» – сам удивился и обрадовался Хпр. Теперь стало гораздо легче и как-то… праздничнее, что ли. И можно было наконец почесаться.

– Ух! – сразу выдохнул и разулыбался Чен. – Вот таким ты мне больше нравишься! Дай пять!

Хпр вскинул было руку, чтобы хлопнуть ею по протянутой к нему пятерне Чена, да так и замер, не сделав этого. До него вдруг дошло…

– Слушай, – потрясенно сказал он. – Так мы что… теперь мы…

Теперь они могли прикоснуться друг к другу. Это казалось невероятным. Чен сидел перед ним, выставив ладонь, улыбался и ждал, когда он, Митя, отвесит по ней хлопок. Да. Митя. Хпр сразу вспомнил, как его зовут.

Внутри, в области солнечного сплетения, сделалось вдруг как-то подозрительно горячо. С этим нужно было поскорее покончить, пока его мозг не пришел к выводу, что сейчас самое время разрыдаться, и не отдал соответствующую команду.

Торопливо и смазанно Митя отбил пять и тут же закопошился, поднимаясь на ноги, отряхнул безнадежно испорченную одежду (заодно, кстати, и обнаружил, что она на нем имеется); подхватил под мышку кабанью голову.

– Ну что, идем?

– Идем! – Чен с готовностью последовал его примеру.

Когда-то это место было Митиным домом. Сейчас он чувствовал себя здесь туристом, пришедшим поглазеть на руины чьей-то давно забытой жизни, не то загубленной, не то спасенной.

Они шли по центральной подвесной галерее-мосту, похожей на музейного динозавра и задуманной когда-то бабушкой как цветник. Некоторые растения до сих пор были живы и сочно-зелены, свисали вниз буйными каскадами и даже цвели. Другие – погибли и торчали из своих кадок жухлыми вениками. Исправно работали сенсорные системы: включался при их приближении и выключался свет, открывались автоматические двери, вентилировался воздух. Даже проги – проекторы голограмм – как ни в чем не бывало транслировали пространства. В основном это были виды природы, а также избранные (бабушкой) городские пейзажи. Прогуливаясь по увитой зеленью галерее, можно было любоваться всей этой красотой, а заодно изучать историю с географией.

Но кроме этих голограмм были еще другие. Митя то и дело натыкался на них взглядом: на женщину с мальчиком. На разные мини-сценки из их с бабушкой жизни. Вот они гуляют по афинскому Акрополю. Вот они на теннисном корте – бабушка учит его держать ракетку. Вот он сидит перед экраном, увлеченно с кем-то болтая. Тут он еще ребенок, худенький, с живыми блестящими глазами, с кучей друзей, увидеть которых «в реале» у него нет никакой надежды, и с твердой уверенностью, что это нормально и что именно так и устроен мир. А тут он уже не ребенок – но и не подросток, не юноша, не парень: тут он уже непонятно кто. Существо. Существо, пожирающее их с Ба запасы пищи, чтобы приблизить день смерти от голода и тоски.

Мите стало грустно.

– По-моему, ты немного перестарался, чувак, – сказал он Чену. – Спасибо тебе, конечно, за эту экскурсию в мое прошлое, но… Но я и так все помню. Зачем ты создал все эти ужасные голограммы меня и бабушки?

– Здесь нет голограмм тебя и бабушки, – сказал Чен. – Здесь вообще нет ничего такого.

– Нет ничего такого? – удивился Митя. – А это, по-твоему, что? Призраки?

Они прошли всю верхнюю галерею, от «головы» до «хвоста», и по «хвосту» – пологому полукружью спуска – перешли на средний, жилой ярус. Ниже было еще два, технический и хранилище.

Митя хотел спросить, куда они направляются, но внезапно и сам догадался. Они шли в химотсек, где Бабуля хранила запасы кислорода в огромном баллоне-контейнере. Этот баллон необходимо было взорвать.

– Слушай, – обратился он к Чену, когда они проходили кухонный зал, где маленькие призраки ботов-поваров деловито сновали от плиты к плите, готовя кулинарные изыски для призраков-хозяев. – Давно хотел у тебя спросить… Кто ты?

Чен по-азиатски сдержанно улыбнулся:

– Я твой друг. Чингу.

– Я знаю, что ты мой чингу. Но… как бы это… по жизни, кто ты?

– По жизни – это как?

– Не делай вид, что не понимаешь. Все ты прекрасно понимаешь, Чен из Пхеньяна! Вот и я тоже хочу понять… Вот, скажем, ты действительно из Пхеньяна? Есть ли у тебя какой-то реальный прототип?

– Возможно. Но мне больше нравится думать, что я – светлая сторона Ника. То лучшее, что в нем есть.

– Ника? – не понял Митя.

– Человека, нанятого Бабулей, чтобы изображать некоторое количество твоих друзей. Мужского пола.

– А девушка? – вспомнил Митя. – Была ведь еще девушка – актриса, которая играла моих друзей женского пола… Кто она?

– Понятия не имею. Нас было тут несколько человек… Ну, то есть, мы тут все постепенно возникли, когда тебя забрали наверх. Катя, Мунир, Сурадж, Хильда с Амели… Никита, я… Потусили какое-то время… устроили напоследок отвязную вечеринку… А потом все – тоже постепенно – начали исчезать. Вот просто рассасываться в воздухе и все. Остался только я. Ну, если не считать тебя и бабушки, – Чен кивнул в сторону очередной пары фантомов, женщины в брючном костюме и нарядного карапуза, играющих в прятки среди руин Мачу-Пикчу.

– А ты почему остался?

– Я не знал, как уйти, – честно признался Чен. – А кроме того, мне нужно было дождаться тебя.

– Дождаться меня? Но откуда ты знал, что я появлюсь?

– Да я понятия не имел, говорю же! Просто я думал: возможно, когда ты вернешься и уничтожишь все это, спалишь дотла, или затопишь, или взорвешь, или еще как-то – тогда и я смогу выбраться на свободу. И, между прочим, я не сидел сложа руки, я подготовил кое-что для тебя! Идем…

На техническом этаже мерно горели лампочки и играла музыка – легкий джаз или что-то в этом роде. Бабушка обожала джаз. Она вообще обожала все, что было связано с давними-предавними временами, когда мир был другим, «единым», как она это называла, а не состоял из множества фальшивых измерений, созданных «от распущенности мозга». Как она это называла.

Они вошли в химотсек, и Митя поразился царившему там разгрому. А еще прежде этого – на какую-то секунду, но прежде, – у Мити екнуло сердце при мысли, что он впервые переступает порог этого помещения, нарушив тем самый строгий наказ Бабули никогда этого не делать. Всю жизнь химотсек был запретным местом. Здесь было опасно. Здесь жил Кислородный Баллон. Когда Митя был маленьким, он представлял себе этот Баллон в виде огромного овального божества, лежащего на боку и опутанного сложносплетенными полыми проводками, по которым перетекало что-то красненькое и синенькое – точь-в-точь как в презентации сердца в муви-учебнике анатомии. У него, у Мити, не было никакого повода так себе это представлять, но, поскольку бабушка никогда не допускала Митю на этот ярус, в таинственные покои Баллона, могущественная муза воображения взяла дело в свои руки и связала одно с другим. Сердце человека, сердце острова… Даже много позже, будучи подростком, Митя не перестал видеть химотсек таким вот живым, наглядно-обнаженным, кроваво-циркулирующим органом…

Баллон и теперь был здесь. Помещение, в котором он находился, оказалось тесной квадратной комнатой с выставленными по углам консолями управления. Эти элегантные, похожие на инопланетян консоли из серого пластика – пожалуй, все, что осталось строгого и аккуратного от прежде существующего здесь уклада. Все остальное погрузилось в хаос. Повсюду валялись какие-то инструменты, пробирки, склянки, осколки пробирок и склянок, фрагменты чего-то сгоревшего и расплавленного, бумажки со схемами и обертки от шоколадных батончиков. Схемы без бумажек – видимо, те, которые Чен раздобыл в Сети, ища способы взломать Баллон, – парили в воздухе. Правая боковина Баллона была усеяна вмятинами, в левую был вогнан стальной штырь. Панели управления на консолях были залиты чем-то ядовито-зеленым.

– Ого! – восхищенно воскликнул Митя, оценив масштаб устроенных Ченом разрушений. – Ты пытался взорвать бункер самостоятельно?

– Да, – сказал Чен. – В основном этим я тут и занимаюсь. Как видишь, пока не очень преуспел.

– Тут все ненастоящее, – догадался Митя и выдернул иллюзорный штырь из стенки Баллона.

– Как и мы с тобой, – подтвердил Чен.

– Фантомы вещей.

– Ага.

Митя прошелся по комнате, уселся на захламленный всякой фантомной всячиной стол рядом с одной из консолей, пристроил рядом кабанью голову и воззрился на Чена с выражением комической обреченности:

– Ну и как один фантом может помочь другому фантому взорвать все это?

– Как-то должен. По-другому нам отсюда не выбраться.

– А как же люк?

– Люк – это не выход. Там, куда он выводит, нет ничего, кроме дымящегося болота. Наверное, оно тоже – фантомный образ из твоего детского воображения. Ведь именно так ты представлял поверхность Земли, когда был ребенком?

– Фантомы вещей, – невпопад пробормотал Митя вместо ответа.

– Уж поверь мне. Там ничего нет. Раньше я каждый день ходил проверять – может, что-нибудь изменилось, может, болото наконец догорело или просто высохло, или на его месте внезапно вырос мегаполис, или какая-нибудь жалкая деревушка из пары хижин под пальмовыми листьями… я на все был согласен. Но – увы. Кроме болота наверху ничего не было. Я убеждался в этом день за днем, месяц за месяцем. Сегодня решил подняться на поверхность в последний раз. И вот… нашел тебя!

– Да, чувак, и это классно! Я очень рад этому! Но что я могу сделать? Ты сам сказал, что мы оба фантомы, что я здесь – такой же фантом, как и ты…

– Такой, да не совсем! Меня, по сути, вообще нет. Я – всего лишь чья-то светлая сторона, чьи-то угрызения совести. А ты – вполне себе реальный человек! Где-то там, в реальном мире, ты – живешь, у тебя бьется сердце, ты спишь и видишь меня во сне. Даже если здесь, в этом мире, ты и фантом, то состоишь из субстанции более плотной, чем я. Ну, во всяком случае, я на это надеюсь.

Митя поднял руку к глазам и посмотрел сквозь нее на Чена.

– Что-то я сомневаюсь, что моя субстанция плотнее твоей.

Чен приблизился, взял Митину руку за запястье и внимательно изучил ее на просвет. Сравнил со своей собственной.

– Да, ладонь немного просвечивает, – вынужден был признать он. – Особенно в середине. Но кончики пальцев еще не выглядят такими бесплотными, как у меня. Сам посмотри. Этими пальцами еще можно что-то взять или на что-то нажать.

Должно быть, это из-за копыт, подумал Митя. Из-за тех твердых роговых образований, которые еще недавно были у него вместо ногтей. Возможно, свиные копытца в фантомном мире сохраняют остаточную плотность чуть дольше, но рано или поздно они тоже станут прозрачными и бессильными.

Парни переглянулись. Нужно было спешить.

– Ну что, что вводить-то? – нетерпеливо спросил Митя и занес руки над консолью, стоявшей в дальнем от Баллона углу. Этот комп меньше всего пострадал от вандализма Чена, был почти не разбит и почти не залит кислотно-зеленой химической гадостью. Да, конечно, и раскуроченные панели, и зеленая гадость на них были не более чем иллюзией – но Мите не очень-то хотелось ковыряться в этой иллюзии своими голыми полусвиными пальцами.

– Два-ноль, восемь-один. Пять, – продиктовал Чен цифры кода, открывающего Баллон. – Год твоего рождения. Как ты сам понимаешь, взломать его было несложно. А вот ввести…

Митя коснулся нужных цифр на клавиатуре и спросил у Чена:

– Что даль… – «Ше» потонуло в шипенье и грохоте кислорода, вырвавшегося, как поезд из туннеля, из своего тесного заточения. Баллон извергнул его из себя мощной упругой струей, которая вмиг наполнила комнату, обдала Митю и Чена ураганной свежестью и, сорвав двери с петель, устремилась дальше.

Юноши, остолбенев, смотрели, как проносится мимо них и сквозь них неиссякаемый воздушный поток, долготелый дракон прозрачности, невидимый и зримый одновременно. Прошло несколько минут, а шипящий упругий газ продолжал хлестать под неослабевающим напором. В голове не укладывалось, как внутри Баллона, по сути – обыкновеннейшего контейнера – могло поместиться такое количество сжатого кислорода.

– Вот так я себе все это представлял… – произнес Митя. – В детстве. Когда Бабуля рассказывала о наших кислородных запасах.

– Похоже, твоя бабушка полагала, что вы будете жить вечно, – отозвался Чен. – Запаслась кислородом на тысячу лет.

– Хорошо, что мы только фантомы, – сказал Митя. – Не хотелось бы мне оказаться здесь в натуральном виде…

Чен встрепенулся, узкие щелочки его глаз стали шире. Митя понял его без слов. Фантомы! Они только фантомы! Он, Митя, только фантом – а ведь ему еще предстоит кое-что сделать, чтобы весь этот подземный балаган взлетел на воздух! Они понапрасну теряют время!

– Огонь! – воскликнул Чен. – Нам нужен огонь!

В комнате полно было приспособлений для извлечения огня – собираясь взорвать остров, Чен натащил сюда всего, из чего можно добыть пламя или хотя бы искру. Некоторые зажигалки он сконструировал сам, другие были частями каких-то разобранных механизмов и бытовых приборов, третьи представляли собой стеклянные колбы с ядовито-зеленой жидкостью, воспламеняющейся, как пояснил Чен, при контакте с воздухом. Но ничего из этого не работало. Митя хватал все подряд, щелкал, замыкал, крутил колесики, взбалтывал и выплескивал. Изредка возникал бледный язычок пламени – но это был призрачный огонь, ненастоящий.

«Фантомы вещей», – снова пронеслась в голове у Мити знакомая фраза. Он даже услышал голос, ее произнесший, и различил знакомые нотки пренебрежения в этом голосе. «Может быть, и не стоит жалеть о гибели нашего мира. В нем давно уже не осталось ничего подлинного, уникального, существующего в единственном экземпляре. Одни лишь копии да фальшивки. Фантомы вещей».

Фантомы вещей… Ничего подлинного…

Вдруг Митю осенило.

– Я знаю! Знаю, где взять огонь! Бежим! – крикнул он и бросился к выходу. Чен устремился за ним.

В комнате, до отказа наполненной колеблемой, как бы струящейся по собственным руслам и перекатам, упругой прозрачностью, никого не осталось – если не считать лежащей на столе кабаньей головы. В проясненном подвижном воздухе она казалась живой: то вдруг хитро подмигивала, то поводила пятачком, то ухмылка ее как будто бы становилась шире. Но это было не более чем иллюзией.

Взбежав по спирально закрученной секции перехода, они вновь оказались на третьем уровне – том самом, который некогда был жилым. Бабушкина «половина» занимала там восемь просторных залов, Митина – три; еще у них были спортивный комплекс, бассейн и кинотеатр. То, что искал Митя, находилось в примыкающей к кинотеатру подсобке – полукруглой комнате с двустворчатой дверью.

– Гениально! – взвизгнул Чен, поняв ход Митиных мыслей. – Молодец, чувак! Я знал, что у тебя мозг работает!

От его корейской невозмутимости уже давно не осталось и следа, он подпрыгивал на бегу, потирал руки и озирался по сторонам с ошалелым видом. С фантомами Мити и бабушки (а их на жилом уровне было больше, чем где-либо) и вовсе творилось что-то неладное. Они выпали из своих циклов – перестали делать то, что делали по кругу бесконечное количество раз, и теперь бродили по этажу, словно толпа зомби. Только это были не заторможенные неуклюжие зомби, каких обычно показывают в фильмах, а наоборот – какие-то взбудораженные. Взгляд одной из бабушек вдруг явственно остановился на Мите, и Митя поспешил отвернуться.

– Там точно был кислород? – спросил он у Чена. – Может, что-то другое?

Чен в ответ захихикал:

– Да по мне хоть глюк-пропан-бутан! Лишь бы воспламенялся!

Еще одна Бабуля вонзила взгляд в Митино лицо. Если бы не карапуз в подгузниках, потянувший ее за край юбки, неизвестно, чем бы это закончилось. Не исключено, что она направилась бы прямо к нему… как это сделал угрюмый, начинающий полнеть подросток в спортивной куртке и шароварах.

– Идем, – зашипел Митя, взяв Чена под локоть. – На нас начинают обращать внимание!

Двустворчатая дверь с табличкой «Музей подлинников» была уже совсем близко. Митя с Ченом прошмыгнули внутрь и поскорее закрыли ее за собой.

Митя перевел дух и огляделся. За долгие месяцы его отсутствия здесь многое изменилось.

Во-первых, здесь не было света. Электрического света. Но комната не была погружена во тьму: сполохи неравномерного трепещущего сияния, похожего на северное, освещали ее достаточно хорошо, позволяя разглядеть во всех подробностях все, что в ней находилось. («Он еще и светится, – отметил про себя Митя. – Нет, это точно не кислород!»)

Во-вторых, вся мебель и все предметы в комнате были покрыты толстым слоем пыли. Митя коснулся пальцем поверхности стола – и палец утонул в махровом пылевом налете, словно нога в сугробе. («Сугробы времени», – зафиксировал Митя для будущих стихов. Как начинающий поэт, он теперь частенько так делал.)

А в-третьих, здесь царила особая атмосфера покинутости, необитаемости. Даже загадочный газ не смог ее вытеснить или хотя бы слегка разбавить. Эта комната была – как одна из кают на затонувшем «Титанике». Как заброшенная орбитальная станция. Находясь в ней, Митя остро почувствовал две вещи: насколько эта комната реальна и насколько в ней никого нет. Никого. Даже их с Ченом.

Чен, между тем, прочесывал стеллажи с выставленными на них музейными экспонатами.

– Ну где же вы, где? – приговаривал он, изучая секцию за секцией, перебегая взглядом от одной странной вещи к другой и иногда прочитывая вслух названия: «Веник», «Градусник», «Мухобойка», «Печатная машинка», «Дверной звонок», «Чернильница», «Бигуди», «Ручной насос», «Корсет на китовом усе», «Снимок УЗИ трехмесячного эмбриона», «Ключи автомобильные»…

Все экспонаты были спрятаны под стекло и поэтому ничуть не пострадали от пыли. Бабушка считала, что весь этот хлам необычайно важен, и называла его возвышенно – фрагменты цивилизации подлинников.

У дальней, дугообразно закругленной стены комнаты находилась экспозиция «обстановки»: древний компьютерный стол, кресло на колесиках, бельевой шкаф, кровать, шведская стенка с навесным турником и – развернутое к Мите вполоборота – еще одно кресло, громоздкое и широкое, обитое черной кожей. В нем кто-то сидел. Митя понял это по торчащей острой коленке.

– Нашел! – крикнул тут Чен. – Вот оно! «Спички»!

Еще через секунду в его голосе прозвучало недоумение:

– Но самих спичек тут нет…

«Конечно, нет! – мысленно хмыкнул Митя, взглянув на руки. – А если бы и были, нам не удалось бы их достать».

Его пальцы еще годились на то, чтобы чиркнуть спичкой по коробку. Но открыть или разбить стеклянную дверцу стеллажа они уже не могли.

– Эй, Чен! – негромко, стараясь не спугнуть сидящее в кресле привидение, позвал Митя.

Потом он подошел к креслу и заглянул в него. Как и следовало ожидать, в кресле сидел он сам – только двенадцатилетний.

– Привет, – сказал Митя-Хпр.

– Привет, – отозвался Митя-мальчик и, подняв глаза, перевел их с Мити на подошедшего Чена. – Вы – люди Земли?

Митя с Ченом переглянулись.

– Вы существуете? – С отчаянием в голосе спросил мальчик.

– Мы существуем, – сглотнув пересохшим горлом, подтвердил Митя-Хпр.

– Потерпи немного, чингу, – сказал Чен, опустившись перед креслом на корточки. – Скоро все будет хорошо. Клянусь.

– Мы ищем спички, – сказал Митя. – Ты не знаешь, где они могут быть?

Митя-мальчик пожал плечами и слегка отодвинулся, указав глазами куда-то вниз. Спички лежали в недрах кресла, просунутые между сиденьем и валиком подлокотника. Лежали там уже много лет. Митя вспомнил, как они с Ба искали этот треклятый коробок – вернее, искала одна бабушка, а Митя только делал вид, что ищет. У него не было никаких определенных планов на этот коробок, ему просто хотелось досадить Бабуле. Хоть чем-нибудь.

Запустив руку внутрь кресла, Митя нащупал коробок спичек и вытащил его наружу. Это простое действие далось ему с трудом – коробок норовил просочиться сквозь его ладонь и упасть обратно.

Чен, обеспокоенно следивший за этой сложной манипуляцией, сказал:

– Нам надо поторопиться. Нет времени для прощанья. Сделай это! Давай!

Митя прижал коробок к кожаной обивке кресла – так крепко, как только мог. Для этого ему пришлось накрыть его рукой и навалиться сверху всем телом. Второй рукой – кончиком указательного пальца, еще хранившим остатки ороговелости – Митя вытолкнул внутреннюю часть коробка из закрывавшей ее верхней части. Не с первой попытки, но ему все же удалось достать спичку.

После этого он посмотрел на Чена. Времени для прощания действительно больше не было. Ни секунды.

– Чен, – сказал Митя. – Обними его.

Он не видел, выполнил ли Чен его просьбу: весь свой остаток сил Митя употребил на то, чтобы как следует чиркнуть спичкой. Которая вдруг стала тяжелой, словно бревно. Ему удалось сделать так, чтобы серная головка с нажимом проехалась по коричневой шероховатой «терке», но самой силы нажима он не почувствовал – рука словно бы занемела; ее больше не было, и самого его тоже не было, он стал призраком самого себя.

А еще через миг здесь, на этом уровне, не осталось вообще ничего. Все поглотил ослепительный белый взрыв.

* * *

Они остановились перед входом на зеленую лужайку, обнесенную символическим ограждением – низеньким, словно бы игрушечным штакетником, который легко можно было перешагнуть. Вход тоже был символический – воротца из двух белых пластиковых штанг чуть выше человеческого роста, с натянутым между ними плакатиком: «Level completed». Там, на лужайке, как будто играла музыка. А может, и не было никакой музыки. Может, это просто ветер шуршал в траве, позванивал в лиловые колокольчики да потрепывал «Level completed» за нетуго натянутые края.

Какое-то время они просто стояли и смотрели на эту надпись. Четверо израненных, поддерживающих друг друга бродяг в грязных обветшалых лохмотьях. Потом Рыжик сказал:

– Ну вот. Мы дошли. Сейчас все закончится.

– Ага, – вздохнула Зильда. – Сейчас мы снова превратимся в кучку шарообразных идиотиков. И будем жарко спорить, что такое «Левел комплитед» – название королевства или «Добро пожаловать» на местном языке.

– Я думал, ты в отрубе…

– Была. Но уже нет.

– Ну что, мы будем заходить? – подал голос Фьюти. Зильда полувисела на их с Рыжиком плечах, ноги ее волочились по земле весь путь от каменной насыпи до лужайки, а голова безжизненно болталась на тонкой шее. И при всем при этом она умудрялась язвить! Неисправимая Зильда!

Рыжик вздохнул и в последний раз окинул взглядом окрестности. Глупо было надеяться, но все же… А вдруг да покажется из-за дальней рощицы фигура Хпра, шагающего с узелком на плече и с невероятной историей о том, как он скитался двадцать пять лет по долинам и по взгорьям этого коварного измерения.

– Пойдем, – проследив за его взглядом, с грустью сказала Тивц.

* * *

– Тив-тив-тив! Все сюда! – закричала она спустя минуту из высокой травы, полностью скрывшей ее кругленькое пернатое тельце, и для убедительности добавила: – Цви-тррр! Цви-трц!

Когда все подбежали, то увидели, что спешили они не зря и что Тивц действительно нашла кое-что интересное. Кое-что очень интересное – снаружи. Но, возможно, самое интересное было у этого интересного внутри. Надежно запрятано от посторонних глаз и бурчащих желудков. Его, это интересное, следовало немедленно достать – и съесть. Пока это не сделал кто-нибудь другой! Так, по крайней мере, считал Фьюти. Он хотел было поделиться своими соображениями с товарищами, но не нашел слов и только коротко присвистнул: «Фьють!» Впрочем, оно, может, было и к лучшему, что слова не подобрались. Лишняя болтовня была сейчас совершенно ни к чему, да и капающая с резцов слюна как-то не располагала к произнесению спичей. Живот сводило от голода. Сам вид корзины, найденной Тивц, навевал мысли о чем-то съедобном и очень вкусном.

– Эй, а вам не кажется, что это все уже где-то было? – произнес Лисенок. – У меня такое сильное гдежавю, что даже в носу чешется! Тяфк!

Он расчихался и начал тереть нос о ствол ближайшего деревца. Он предпочел бы потереть его собственными лапами, но лапы были коротковаты, а нос – длинноват.

Крохотышки переглянулись.

– Фто у него фильное? – спросил Фьюти.

– Гдежевю, – мечтательно повторила Тивц. – Какое красивое выражение!.. Где же вы? Где же вью? Вью-вью-вью, фить-фить…

– А по-моему, это выражение переводится как «Где живю?» – возразила Зильда. – Его используют, когда потеряются или забудут свой адрес, или когда…

– Гдежавю – это гдежавю и ничего более, тяфк! – сердито оборвал ее Рыжик.

Он подошел к корзине, встал на цыпочки и, сдвинув крышку носом, заглянул внутрь.

– Хпривет, – сказал сидевший там Хпр.

– Привет, – сказал Лисенок и принюхался, надеясь уловить аромат чего-то поджаристо-желто-круглого, лоснящегося от масла. – А где же блинчики? Ты что, их съел???