Группа. Как один психотерапевт и пять незнакомых людей спасли мне жизнь

– Хотите сфотографироваться? – спросил меня отец из Сан-Диего. Я стерла пот со лба и встала под смоковницу, стараясь выглядеть естественно, хоть и не знала, куда деть руки. Сцепить перед собой? Упереть в бедра? Взяться за каменную стену?

Отец прошептал дочери:

– Это так смело – поехать одной в чужую страну!

О, поверь мне, приятель, я женщина очень разносторонняя, но в списке моих качеств «смелая» стоит далеко внизу – после отчаявшейся, глупой, одинокой, подавленной, печальной, потерянной, униженной и изголодавшейся.

Когда остальные велосипедисты под конец экскурсии направились обратно во Флоренцию, я оторвалась от них, крутя педали так быстро, что мышцы начало припекать. Вернув велосипед, я пошла было узенькими улочками обратно к отелю, но потом остановилась на полпути. К чему спешить? Джереми по мне не тоскует. И не факт, что вообще будет рад меня видеть. Я свернула в сторону от отеля, к туристическому району у Понте-Веккьо, где в лавках висели кожаные пояса, напоминая шматки мяса. На одной боковой улочке я заметила таксофон. И скармливала ему монету за монетой, пока не дозвонилась до Чикаго.

Автоответчик доктора Розена подключился после трех гудков. Услышав знакомое «би-ип», я выдохнула:

– Я только что ездила на велосипедную экскурсию, одна. Вчера ездила в Сиену, одна. Кажется, вы говорили, что сможете это исправить – что сможете починить меня!

Я рыдала в грязный итальянский таксофон, пока голос робота не прервал меня.

После всех сеансов терапии, которые я высидела. После предписаний, которые я с готовностью выполняла. После прочувствования своих чувств. Я оставалась все такая же, какая была: ужасно одинокая. Это ощущение должно было уменьшиться. Я думала, прогресс в терапии будет линией графика, стремящейся вверх и только вверх. Но, сидя в одиночестве во Флоренции, я ощущала то же безнадежное шевеление, которое ощущала в Чикаго до того, как начала ходить в группу. Если я до сих пор не изменилась, то когда? Может, для меня это и вовсе невозможно. Я любила своих товарищей по группам – и даже доктора Розена, – но они не могли поехать со мной в Италию. Доктор Розен был прав:

я ощутила вкус общества и братства, приходя в группу неделю за неделей, и теперь мое одиночество было темнее и опустошительнее, чем когда-либо прежде.

Когда я вернулась в номер, Джереми спал на постели, учебник домиком лежал у него на животе. Он улыбнулся, открыв глаза. Я легла рядом. Наши тела едва соприкасались. В молчании мы смотрели, как темнело за окном по мере того, как солнце закатывалось за Дуомо.

Тем вечером после ужина он выключил свет и лег на спину. Мы будем заниматься сексом? Я глубоко задышала и скомандовала своему телу не хотеть. Сложила желание в несколько раз, как крохотного журавлика-оригами, и убрала с глаз долой.

– Я буду мастурбировать перед сном. Если хочешь, можешь присоединиться.

Джереми стащил с себя боксеры, и его работающий локоть задевал мое предплечье при каждом движении.

– Хочешь, я это сделаю? – прошептала я. Одна непокорная прядка желания раскрутилась и вырвалась на свободу.

– Я сам.

Я оставила ладонь на его плече, благодарная за то, что он позволил мне ее не убирать.

* * *

После Италии я начала работать. Рабочий день у меня, младшего юриста большой юридической фирмы, был длинным, и я никогда не выходила из офиса раньше семи. Внезапно у меня появились секретарь, расчетный счет и кабинет с окном, выходившим на реку Чикаго. На шестой неделе работы случилось первое круглосуточное дежурство. Моей главной задачей как младшего юриста было по десять часов в день рецензировать финансовые документы для клиента – компании, на чьих напитках я, можно сказать, выросла. Еще фирма посылала меня в штаб-квартиру компании: проводить совещания с большими шишками, которые составляли стратегию продаж, чтобы мы могли защищать их перед Комиссией по ценным бумагам и биржам. После долгих дней, состоявших из непрерывных совещаний с сотрудниками коллектива, в котором не было ни одной женщины, и затянувшихся ужинов я падала в гостиничную кровать и звонила Джереми, который сидел дома и играл в свою любимую NetHack.

– Ты молодец. Я так тобой горжусь, – говорил он.

В то время как я училась быть настоящим юристом «Скаддена», Джереми сползал в депрессию. Он раздобрел, перестал бриться, пропускал встречи АА и просиживал за компьютерной игрой бо́льшую часть времени, свободного от работы. Мистер Буржуа однажды отрыгнул шерстяной ком, который валялся посреди гостиной не меньше недели. Ванна заросла слоем выпавших волос и грязи. Когда я ночевала у него, то старалась терпеть, не ходя в туалет, сколько хватало сил. Иногда удавалось дотянуть до почти восемнадцати часов. А теперь мы всегда ночевали только у него. Я понимала, что он не способен собрать достаточно энергии добраться до моего дома.