Группа. Как один психотерапевт и пять незнакомых людей спасли мне жизнь

– И об этом я слышал, – согласился Брэд.

Живот вспучило тревогой. Неужели я сейчас еще и блевану? Что я вообще делаю, позволяя мужчинам, которых знать не знаю, допрашивать меня насчет моей сексуальной жизни?!

Это был первый момент за три с половиной года с доктором Розеном, когда я остро сожалела об отсутствии конфиденциальности.

Все эти годы я восхищалась настойчивыми утверждениями о том, что тайны токсичны. Теперь я видела неприятную сторону данной убежденности: я только что пришла в группу людей, которые знали все мое резюме по анальному сексу.

Группа бросила меня вариться в моем дискомфорте и перешла к обсуждению съехавшей с катушек бывшей жены Лорна и грядущего собеседования Брэда по поводу рабочего места, которое увеличило бы его базовую зарплату на 20 %. Когда в разговоре возникло затишье, я поймала взгляд доктора Розена.

– Что именно делает эту группу продвинутой? – спросила я. Не успел он ответить, как заговорила женщина с серебряными волосами до плеч, в темно-синем брючном костюме из полиэстера, которая сидела рядом с ним.

– Мы с Максом – члены-основатели этой группы. С конца восьмидесятых. Я Мэгги, кстати говоря. Мы знали доктора Розена еще тогда, когда… – она замолчала.

– Когда что? – спросила я.

Мэгги закатила глаза.

– Скажем так, у доктора Розена были другие границы.

– Что это значит? – не отставала я.

– Как-то раз Макс обедал у него дома…

– Он угостил меня сэндвичем с ветчиной, – перехватил рассказ Макс. Доктор Барух Атта Адонай угощал пациента трефным?! – Он тогда был в меньшей степени евреем. Его сверхъеврейство началось тогда, когда он женился во второй раз.

Мэгги подалась вперед и сообщила, что когда-то была «очень близка» с бывшей женой доктора Розена, которая была анорексичкой и изменяла ему с мужчиной, с которым познакомилась в блюзовом клубе Checkerboard Lounge.

– Кажется, он был чернокожим.

– Как я понимаю, это объясняет вашу реакцию на мой сон о Лютере Вандроссе, – сказала я доктору Розену. Тот схватился за живот и расхохотался.

Макс упомянул, что доктор Розен в начале девяностых взял длительный отпуск без объяснения причин. Брэд и Лорн тут же заспорили, было ли причиной лечение сексуальной зависимости или созависимости.

С каждым откровением у меня все сильнее сжимался желудок. Пресветлый доктор Розен, живший в моем воображении, которому я вручила власть над своими самыми сокровенными желаниями, все больше заляпывался грязью с каждым новым открытием. Я закусила губы и крепко их сжала.

Макс повернулся к доктору Розену и хлопнул его по предплечью.

– А помните, как у вас несколько месяцев был понос? Когда это было? В восемьдесят девятом? В девяносто первом?

Остальные члены группы наперебой называли разные годы. Вот зачем им знать подробности функционирования его кишечника?

Мне хотелось испариться и вылететь – из этой комнаты и из программы лечения. Макс и Мэгги работали пожарными гидрантами, изливавшими одну за другой истории о том, как доктор Розен встречался с женщинами во времена первой рейгановской администрации – я тогда училась в старших классах. Тот случай, когда у него сбежала собака. То лето, когда он ходил в сирсакере[44]. Тот раз, когда ему пришлось физически удерживать Мэгги, не давая ей броситься на Макса, и он сломал ей ребро. За пятнадцать минут я узнала о своем терапевте больше, чем за последние три с лишним года. Чистый лист заляпали слизью.

Доктор Розен улыбался обычной беззаботной улыбкой. Он ничуть не стыдился этих разоблачений. Я оглядела присутствовавших – никто не был встревожен. Их тела расслаблены. Истории были похожи на семейные предания, которыми год за годом обмениваются родственники за столом в День благодарения. Если Макс замолкал посреди очередной истории, ее подхватывали Мэгги или Брэд. Столько рассказов! Такая большая история! Так много слоев дерьма, размазанного по моему доктору Розену.

Вплоть до этого момента я восхищалась его бунтарством, даже когда друзья, ходившие к другим терапевтам, поднимали брови в ответ на мои рассказы о Младенце Иеремии, о предписании назвать себя «динамщицей», о ежевечерних звонках Рори и Марти. Я верила, что доктор Розен – мужественный, умный, талантливый в лечении зависимых людей вроде меня. Но теперь опасалась, что он был другим: глубоко ущербным и, возможно, пренебрегающим своими обязанностями. Может, даже опасным.