Групповой портрет с дамой

Чтобы спокойно обдумать все эти проблемы, авт. отправился на север, в низовья Рейна; ехал он в вагоне второго класса, в поезде без вагона-ресторана и даже без буфета с напитками. Он миновал город паломников Кевелар, миновал родину Зигфрида, вслед за тем город, где Лоэнгрин пережил нервный срыв, потом сел в такси и, отъехав еще пять километров в сторону от железной дороги мимо родных мест Йозефа Бейса, вылез из такси в какой-то деревушке, уже очень похожей на голландскую. Утомленный почти трехчасовой ездой в неудобном поезде и в такси, даже немного раздраженный, авт. решил сперва подкрепиться в закусочной, где весьма приятная блондинка любезно предложила ему жареный картофель из фритюрницы, салат под майонезом и горячие котлеты, а кофе порекомендовала пить в трактире напротив. Окрестности были затянуты плотным туманом, видимость как в парной, и у авт. мелькнула мысль, что Зигфрид во время оно не проскакал в Вормс через этот самый Нифельхайм, а именно отсюда и тронулся. В трактире было тепло и тихо; заспанный хозяин потчевал хлебной водкой двух таких же заспанных посетителей, авт. он тоже налил большую рюмку водки, заметив: «По такой погоде самое лучшее средство от простуды, да и жареную картошку с салатом лучше всего ею запивать», после чего повернулся к своим полусонным гостям и продолжил беседу с ними на местном гортанном диалекте, похожем на выговор голландских колонистов в Индонезии. Хотя авт. удалился от места отправления на какую-то сотню километров, он показался сам себе уроженцем иных, южных широт. Авт. пришлось по душе, что ни заспанные посетители, ни сам трактирщик, пододвинувший авт. вторую рюмку, не проявляли особого интереса к его особе. Главной темой их беседы была церковь, по-местному «кирка», как в конкретном – архитектурном и организационном смысле, так и в абстрактном, чуть ли не метафизическом. Они часто покачивали головами, что-то невнятное бормотали себе под нос, иногда можно было разобрать загадочное слово «паапен» – по всей видимости, не имевшее никакого отношения к злополучному рейхсканцлеру: эти достойные люди вряд ли сочли бы его достойным упоминания. Не мог ли кто-то из этой теплой компании, удивительным образом не заводившей разговора о войне (как-никак, все трое – немцы и сидят, как-никак, в трактире), случайно знать Альфреда Бульхорста? А вдруг и все трое? Ведь возможно или даже вполне вероятно, что они учились с ним в одном классе, а в субботу, только что выкупавшись, с еще не просохшими прилизанными волосами, вместе спешили в церковь на исповедь, в воскресное утро ходили на церковную службу, а после обеда – на те уроки Слова Божьего, которые чуть южнее называют «житхристье», вместе съезжали в деревянных сабо с ледяных горок, изредка совершали набеги в Кевелар и контрабандой притаскивали из Голландии сигареты? Судя по возрасту, они должны были или могли бы знать того, кто в конце сорок четвертого года после ампутации обеих ног отдал Богу душу в госпитале, где работала Маргарет и чью солдатскую книжку пришлось изъять, дабы – хотя бы на время – узаконить существование некоего советского военнопленного. От третьей рюмки авт. отказался и попросил кофе, опасаясь всерьез уснуть в приятной, усыпляющей атмосфере трактира. Не в такой ли туманный день Лоэнгрин пережил здесь, в Нифельхайме, нервный срыв, услышав из уст Эльзы злополучный вопрос? Не здесь ли взошел на челн, влекомый лебедем, чье изображение благодарные потомки не постеснялись использовать для этикетки маргарина? Кофе был очень хорош; подававшая его женщина лишь просунула в приоткрытую дверь из кухни подносик с кофейником и молочником, так что авт. успел заметить только ее полные розовато-белые руки; хозяин щедро насыпал на блюдце горку сахара, а в молочнике вместо молока оказались сливки. В голосах собеседников, все еще приглушенных, теперь слышались сердитые нотки; слова «кирка» и «паапен» попадались по-прежнему. Почему, ну почему Альфред Бульхорст не родился тремя километрами западнее? А если бы родился западнее – чью солдатскую книжку украла бы в тот день Маргарет для Бориса?