Групповой портрет с дамой

Крайне неблагоприятным наряду с другими факторами было для Л. Б. Г. то обстоятельство, что он, будучи внебрачным ребенком и воспитываясь без отца, не имел столь важного для психологии растущего существа права, как право считаться сиротой, тем паче – сиротой фронтовика. Внебрачному ребенку погибший отец не дает сиротского алиби. Кроме того, на улице и в школе его постоянно обзывали «русским отродьем», а его мать – «русской подстилкой», то есть хоть и не прямо, но косвенно подчеркивали, что акт его зачатия был особенно позорным и недостойным, поскольку его мать не была изнасилована, а отдалась русскому добровольно, и что за этот акт его отец и мать могли поплатиться головой. Так что Л. Б. Г. приобрел еще и статус «каторжника». Все сверстники Л. Б. Г. и даже другие незаконнорожденные дети, будучи сиротами фронтовиков, имели психологическую возможность считать себя на ступеньку выше его в социальной иерархии. Но еще больше унижений выпало на долю Л. Б. Г. или, попросту говоря, еще больше пришлось ему вынести, когда он стал подвергаться преследованиям со стороны крайне неудачного учебного заведения, именуемого «конфессиональной школой» (Э. критиковал эту школу во многих публикациях!). Хотя Л. Б. Г. был в свое время крещен, причем даже по католическому обряду, и факт этот засвидетельствован неким Пельцером, у которого он позже какое-то время обучался ремеслу садовника, а также другими лицами, церковные власти настаивали на замене «срочного крещения» новым, полноценным. Предпринятое в связи с этим энергичное, скрупулезное и весьма мучительное расследование принесло Л. Б. Г. еще одно, в высшей степени мрачное, прозвище: его стали обзывать «кладбищенским ублюдком» и «могильным червем», кричали ему в лицо, что «он зачат и родился среди трупов». Короче: мать отказалась заново крестить сына, ибо ей было дорого воспоминание о тех крестинах, в которых участвовал отец Л. Б. Г., и она не хотела, чтобы «какой-то другой обряд» заслонил это воспоминание. Но она не захотела и посылать сына в так называемую «свободную школу», находившуюся в пятнадцати километрах от дома, тем более не хотела отдавать его «лютеранам» («еще неизвестно, не потребовали бы и там нового крещения»). Таким образом, на репутации Л. Б. Г. появилось еще одно, самое темное пятно: кто же он – «христианин», «католик» или вообще никто? В связи с этим фоном термин «избалованный» приобретает такую относительность, которая, в сущности, сводит его на нет. Так, Л. Б. Г. воспитывало множество «теть»: тетя Маргарет, тетя Лотта, тетя Лиана, тетя Мария – и, конечно, в первую очередь мать; словом, «баловали» его исключительно женщины; но, кроме них, у него были и «дяди», и «кузены», заменявшие ему отца и брата, – дяди Отто и Петр, кузены Вернер и Курт; Л. Б. Г. хорошо помнит и своего родного дедушку, с которым он «несколько лет сиживал на берегу Рейна». Тот факт, что его мать старалась как можно чаще, иногда под самыми надуманными предлогами, не пускать сына в школу, задним числом можно рассматривать как проявление необычайно здоровой инстинктивной реакции на обстоятельства. И хотя сам Л. Б. Г. проявил поразительную силу характера, по собственной инициативе вырвавшись из «сферы баловства», чтобы играть с детьми на улице, не убоявшись связанных с этим физических и моральных травм, все же сомнительно, смог бы он вынести ежедневный гнет школы. Если бы Л. Б. Г. был хотя бы в малой степени неполноценным или болезненным ребенком – допустим это в чисто гипотетическом плане, – он наверняка не смог бы выдержать тяжкого и многостороннего давления окружающей среды и надломился бы уже годам к четырнадцати; следствиями этого надлома были бы мания самоубийства, неизлечимая депрессия или преступная агрессивность. Так что Л. Б. Г. действительно многое перенес и многое переборол. Одного он не смог перенести или перебороть: неожиданного для него поступка «дяди» Отто, ранее относившегося к мальчику очень тепло: этот «дядя» внезапно лишил Л. Б. Г. общества обоих «кузенов» – Вернера и Курта; будучи старше Л. Б. Г. на пять и десять лет, они являлись для него естественной опорой и защитой, на которую он всегда мог положиться. Возникшая между ним и кузенами социальная пропасть и связанные с ней чувство мести и дух противоречия и были, вне всякого сомнения, причинами, толкнувшими Л. Б. Г. на преступное деяние, выразившееся в грубой подделке двух векселей, причем и после пяти бесед с Л. Б. Г. для Э. осталось неясным, намеренно или ненамеренно тот провоцировал дядю и кузенов явной доказуемостью совершенной им подделки. Поскольку подделки повторялись (в общей сложности было подделано четыре векселя), но в трех случаях дело было замято и лишь в четвертом предано огласке и подано в суд, но во всех четырех случаях имела место одна и та же погрешность (неправильно заполнена графа «сумма прописью»), напрашивается вывод, что речь, видимо, идет о сознательной провокации, вызванной полученными Л. Б. Г. сведениями о произошедших во время войны изменениях в имущественном положении Груйтенов и Хойзеров.