Групповой портрет с дамой

Каким образом Л. Б. Г. компенсировал свою ранимость в детском и подростковом возрасте? Очевидно, он инстинктивно почувствовал, что внутрисемейной компенсации, обозначенной здесь обобщающим словом «избалованность», явно недостаточно и что ему – в особенности после того, как он лишился обоих кузенов, – придется проявлять инициативу и не полагаться целиком и полностью на мать и многочисленных «теть». Видимо, Л. Б. Г. довольно рано осознал, что ввиду явной беспомощности и уязвимости матери именно ему в конце концов надлежит стать «главой семьи».

Необходимо уже здесь ввести термин «отказ от успешной деятельности» (в дальнейшем обозначаемый ОУД). Поначалу симптомы ОУД у Л. Б. Г. проявились еще в школе, где над ним периодически нависала угроза перевода в учебное заведение для умственно отсталых детей. Вопреки своей несомненной одаренности и интеллекту он вел себя так, как, по мнению нашего общества с его автоматикой суждений, должен вести себя подросток с ярко выраженными асоциальными задатками. Учился он намного хуже, чем мог бы, и даже в какой-то степени симулировал слабоумие. Оставления на второй год он избегал только тогда, когда повторное второгодничество угрожало немедленным переводом в школу для умственно отсталых детей, а перевода туда избегал лишь потому, что его мать опасалась, как бы чего не случилось с ним по дороге в школу или из школы, – путь туда был неблизкий. Л. Б. Г. признался Э., что он «с удовольствием перешел бы в ту школу», но она в то время находилась в далеком пригороде, а поскольку его мать тогда еще работала и мальчик с ранних лет помогал ей по хозяйству, то потеря времени на дорогу «нарушила бы их домашний распорядок».

Параллельно с ОУД в школе у Л. Б. Г. вне школы проявлялась, наоборот, склонность к успешной деятельности (в дальнейшем именуемая СУД), обусловленная, видимо, духом противоречия (в школе СУД не проявлялась). Так, в возрасте тринадцати лет Л. Б. Г. благодаря дружеской помощи одного знакомого матери и дедушки, трижды в неделю дававшего ему уроки русского языка, научился свободно читать и писать по-русски. Отметим, что русский был родным языком его отца! Л. Б. Г. – надо было бы сказать – ошеломил своих школьных учителей чтением наизусть стихов русских поэтов от Пушкина до Блока; однако с сожалением приходится констатировать, что он их этим, скорее, вывел из себя, что объяснялось общим психологическим и образовательным уровнем обычных учителей тогдашней начальной школы; в то же время по знанию немецкой грамматики он оставался на уровне школы для умственно отсталых детей. Еще с большим возмущением были восприняты учителями и расценены как провокация попытки тринадцатилетнего Л. Б. Г., ученика пятого класса, – по собственной инициативе! – ознакомить их с Кафкой, Траклем, Гёльдерлином, Клейстом и Брехтом, а также со стихами какого-то никому не известного англоязычного поэта, ирландца по происхождению.

Но довольно примеров. Э. делает следующий вывод: у Л. Б. Г. наблюдается крайняя поляризация по отношению к обществу: там, где его успехи могут «что-то дать» – скажем, в школе, – действует ОУД, там, где они «ничего не дают», то есть вне школы, – проявляется СУД.