Групповой портрет с дамой

И вот Шольсдорф, который мог точно сказать, сколько квадратных метров было в каморке Раскольникова и по скольким ступенькам лестницы он спускался, чтобы выйти на улицу, вдруг наткнулся в списке на рабочего по фамилии Раскольников, где-то в Дании месившего бетон для фирмы «Шлемм и сын» и обедавшего в столовой этой фирмы. Ничего еще не заподозрив, но уже «очень разволновавшись», он наткнулся на фамилии Свидригайлова и Разумихина, наконец обнаружил Чичикова, Собакевича и Гончарова, побледнел, а потом и задрожал от возмущения, увидев в числе нищенски оплачиваемых рабов-военнопленных еще и Пушкина, Гоголя и Лермонтова. Даже Толстого не постеснялись туда вписать. Здесь пора внести некоторую ясность: д-ра Шольсдорфа ничуть не заботила так называемая «незапятнанность германской военной экономики» и прочая чепуха, на такие вещи ему было «в высшей степени наплевать»; его педантизм в финансовых вопросах был всего лишь вариантом того педантизма, с которым он влюбленно изучал и интерпретировал всю русскую литературу XIX века (гипотеза авт., который часто и подолгу беседовал с д-ром Ш. вплоть до недавнего времени и, вероятно, часто будет беседовать с ним и впредь). «Я обнаружил, к примеру, что в этой ведомости начисто отсутствовали Чехов и Тургенев, равно как и все их герои, и я мог бы вам тогда же сказать, кто именно мог составить этот список: это был не кто иной, как мой однокурсник доктор Хенгес, пьяница и вообще опустившийся тип, но страстный поклонник Тургенева и особенно Чехова, хотя у этих авторов, на мой взгляд, не так уж много общего; правда, я сам – должен честно признаться – во время учебы в университете недооценивал Чехова, очень сильно недооценивал». Авт. убедился, что Ш. никогда ни на кого не доносил, также и в этом случае не донес. «Я считал это слишком опасным, хотя ненавижу всякую непорядочность, а жуликов просто презираю; тем не менее, обнаружив какие-то злоупотребления, я никогда не докладывал по начальству, а просто вызывал к себе обманщиков, брал их в оборот и требовал, чтобы они возместили недостающие суммы; и, поскольку в моем отделе именно у меня оказывалось наибольшее количество таких случаев, я был на хорошем счету у Крайпфа. Только и всего. Но доносить… Ведь я знал, в какую адскую машину юстиции попадут люди по моему доносу, а этого я не желал никому, даже жуликам и махинаторам. Видите ли, в ту пору приговаривали к смерти за пару украденных свитеров, так-то вот; но на этот раз я не выдержал, меня просто взорвало: Лермонтов – подневольный немецкой строительной индустрии в Дании! Пушкин, Толстой, Разумихин и Чичиков месят бетон и хлебают баланду! Гончаров с Обломовым копают землю лопатами!»

Шольсдорфу, который в скором времени собирается уйти на пенсию в чине обер-регирунгсрата и по-прежнему увлекается русской литературой, в том числе и современной, впоследствии даже представился случай не просто извиниться перед Груйтеном, но и щедро возместить невольно нанесенные им убытки: благодаря занятиям с Ш. внук Груйтена Лев, сын Лени, блестяще овладел русским языком, и если теперь у Лени в комнате иногда появляются цветы (которые она по-прежнему любит, хотя в течение двадцати семи лет равнодушно перебирала их, словно горох или крупу), то это – цветы от доктора Шольсдорфа! В настоящее время Шольсдорф увлекается стихами Ахмадулиной. «Само собой, я и в тот раз не стал докладывать по начальству, а сперва написал письмо примерно следующего содержания: «Вынужден просить Вас немедленно явиться ко мне по срочному делу, не терпящему отлагательства». Потом напомнил еще раз, другой, третий, попытался разыскать Хенгеса – все тщетно. «И поскольку у нас в отделе тоже периодически проводились ревизии, у меня нашли эти повестки и тут же произвели дознание по делу фирмы «Шлемм и сын». А потом… Потом колесо завертелось».

Ш. был главным свидетелем обвинения на судебном процессе, занявшем всего два дня, поскольку Груйтен-старший без долгих разговоров признал себя виновным; держался он спокойно и пришел в некоторое замешательство только однажды: когда суд потребовал назвать «источник имен» («Вы только подумайте – «источник имен», – Шольсдорф), ибо и Ш., который отлично знал этот «источник», его не выдал. На второй день судебного заседания ученый-славист, специально приглашенный из Берлина в качестве эксперта, примерно три часа экзаменовал Груйтена, поскольку тот утверждал, что вычитал эти имена из книг; было доказано, что тот не читал ни одной русской книги и вряд ли прочел хотя бы одну немецкую, даже «Майн кампф» (Шольсдорф), и «тут выплыл Хенгес». Но выдал его не Груйтен, его наконец разыскал Шольсдорф. «Оказалось, что он в чине зондер-фюрера работал на армию: заставлял военнопленных выдавать военные тайны. И этим занимался человек, который вполне мог бы получить мировое признание как выдающийся специалист по Чехову!»