Групповой портрет с дамой

Теперь Лени двадцать один год; машины у нее, естественно, нет, она считает необходимым уволиться с фирмы отца, который покамест неизвестно где. Убита она всем случившимся или не очень? Что сталось с «шикарной блондинкой», раскатывавшей в шикарном автомобиле, у которой на третьем году войны, судя по всему, только и дела было, что играть на рояле, читать больной матери вслух ирландские сказки да навещать умирающую монахиню; которая, можно сказать, дважды овдовела, не выказывая при этом мало-мальской скорби, а потом теряет мать, в то время как отец обретается где-то в неизвестности? Авт. знает лишь несколько откровенных высказываний Лени той поры. Но впечатление, которое она тогда производила на всех, кто поддерживал с ней близкие отношения, для него полная неожиданность. Лотта говорит, что «Лени как будто почувствовала облегчение», ван Доорн утверждает, что у Лени «словно камень с души свалился», а старый Хойзер формулирует свое впечатление так: «Ей как будто стало свободнее дышать». Это «как будто», дважды повторенное в высказываниях свидетелей, само по себе, конечно, маловыразительное, все же приоткрывает для фантазии авт. некоторую щелку, дающую ему возможность заглянуть в скрытый от посторонних мир Лени. Маргарет выразилась на этот счет так: «Подавленной она не казалась, наоборот, у меня было впечатление, что она опять оживилась или ожила. На нее сильнее подействовало загадочное исчезновение Рахили, чем смерть матери и суд над отцом». Объективно же произошло следующее: Лени обязали отбывать трудовую повинность; однако благодаря вмешательству некоего высокого покровителя, действовавшего «за сценой» и «нажавшего на кое-какие рычаги», Лени попала в садоводство, где ее посадили плести венки; покровитель и теперь пожелал остаться инкогнито. Однако авт. его имя известно.

V

Люди, родившиеся позже, могут спросить: почему в 1942/43 годах венки считались в Германии оборонной продукцией? Отвечу: чтобы похороны происходили по возможности достойно. Конечно, венки тогда не пользовались таким спросом, как сигареты, но тоже относились к разряду дефицита, в этом нет сомнений; кроме того, они были важны и нужны для поддержания бодрости духа в воюющей державе. Даже у государственных учреждений был огромный спрос на венки для жертв бомбежек и для солдат, умерших в госпиталях; а поскольку «иногда люди умирали собственной смертью» (Вальтер Пельцер, бывший владелец садоводства и тогдашний шеф Лени, ныне пенсионер, живущий в основном на доходы от недвижимости) и «за государственный счет по первому и второму разряду хоронили довольно часто высокопоставленных партийных деятелей, крупных промышленников и военных», то все виды венков, «от самого скромного, скупо украшенного, до огромных, как мельничные колеса, и увитых розами» (Вальтер Пельцер), считались оборонной продукцией. Здесь совсем не место отдавать должное государству за его заслуги в организации похорон, однако бесспорным с исторической точки зрения и научно доказанным можно считать тот факт, что похороны случались часто, венков требовалось много, как официальных, так и приватных, и что поэтому Пельцеру удалось для своей мастерской по изготовлению венков добиться статуса оборонного предприятия. Чем дальше продвигалась война, то есть чем дольше она продолжалась (авт. намеренно подчеркивает связь между «продвигаться» и «продолжаться»), тем дефицитнее, само собой, становились венки.