Групповой портрет с дамой

Если у «кого-то» существует убеждение, будто плетение венков не бог весть какое искусство, то мы должны будем здесь – хотя бы ради Лени – решительно его опровергнуть. Ведь следует учесть, что различаются мягкие и каркасные формы цветочных венков и что в любом случае должно соблюдаться единство общей конфигурации; что имеются самые разнообразные формы и технологии создания каркасов, что выбор декоративных растений надо увязывать с избранной конфигурацией венка; что существует девять основных видов зелени, идущей в основание венка, и двадцать четыре – для его отделки, сорок два вида растений для отдельных пучков, а еще восемь – для букетиков (те и другие «втыкаются» в венок), а еще двадцать девять видов растений идут на так называемые «римские» венки, всего набирается сто двенадцать видов зелени для венков, и хотя способы использования всех этих видов иногда совпадают, все же остается пять четко очерченных категорий использования и сложная система их частичных совмещений, то есть когда тот или иной вид зелени может использоваться как для скрепления венка, так и для окончательной отделки, как для «втыкания» (эта зелень, в свою очередь, подразделяется на пучки и на букетики), так и для «римских» венков. В общем, и здесь, как и в любом деле, действует общее правило: надо знать – когда, что, куда и как. Разве тот, кто считает плетение венков пустяковым занятием, знает, когда еловый лапник надо вплетать в основание венка, а когда использовать для отделки? Или: где и когда следует использовать тую, исландский мох, яглицу, магонию или тсугу? Разве он знает, что во всех случаях в зелени не должно быть просветов, а темп изготовления венков при любых обстоятельствах должен быть высоким? Из всего вышеизложенного можно сделать вывод, что Лени, которая до тех пор выполняла лишь легкую канцелярскую работу, да и то не систематически, выпала теперь далеко не легкая доля; оказавшись в своего рода художественной мастерской, она занялась нелегко поддающимся освоению ремеслом.

Быть может, не стоит упоминать, что так называемый «римский» венок некоторое время был в загоне, а так называемый «германский», наоборот, выдвинулся на передний план, что споры по этому поводу прекратились, как только образовалась ось Берлин – Рим и Муссолини довольно резко выступил против дискредитации римского венка; что до середины июля сорок третьего года в Германии спокойно плели римские венки, но потом из-за предательства итальянцев окончательно от них отказались (комментарий одного довольно крупного нацистского бонзы: «В нашей стране отныне не будет ничего римского – даже венков»). Вдумчивый читатель, конечно, уже понял, что в экстремальных политических ситуациях даже плетение венков может оказаться небезопасным занятием. А поскольку римский венок возник как подражание высеченным в камне декоративным венкам, украшавшим древнеримские фасады, то категорический запрет на них получил даже идеологическое обоснование: этот венок был объявлен «мертвым», а все остальные виды венков – «живыми». Вальтер Пельцер, важный свидетель жизни Лени в тот период (несмотря на свою неважную репутацию), весьма убедительно доказал, что в конце сорок третьего – начале сорок четвертого «завистники и конкуренты» донесли на него в Ремесленную палату и что против его фамилии появилась «опасная для его жизни» пометка: «по-прежнему плетет римские венки» (Пельцер). «Черт возьми, в то время это могло стоить головы» (Пельцер). Конечно, после 1945 года, когда темное прошлое Пельцера стало предметом обсуждения, он постарался выдать себя – и «не только из-за венков» – за «лицо, подвергавшееся политическим преследованиям при нацизме», что ему и удалось – к сожалению, как авт. вынужден отметить, – не без помощи Лени. «Ведь эти венки, из-за которых тогда разгорелся сыр-бор, изобрела сама Лени – я хочу сказать, Лени Пфайфер. Ее упругие и гладкие вересковые венки казались сделанными из эмали и – можете мне поверить – пользовались большим спросом у заказчиков. С римскими венками они не имели ничего общего, их изобрела Лени Пфайфер. Но мне это дело чуть не стоило головы, потому что их сочли вариантом римского венка».

На лице семидесятилетнего Пельцера, ушедшего на покой и живущего на доходы от недвижимости, проступил неподдельный страх; он даже отложил в сторону сигару, видимо, опасаясь приступа кашля.

«И вообще – чего я только для нее не делал, как только не покрывал! А ведь это было куда опаснее, чем подозрение в пристрастии к римским венкам!»

Из десяти человек, с которыми Лени в течение долгого времени ежедневно трудилась бок о бок, авт. удалось разыскать пятерых, в том числе самого Пельцера и его старшего садовника Грундча. Если считать Пельцера и Грундча начальниками Лени, что соответствует действительности, то из восьми остальных, находившихся примерно в том же положении, что и Лени, авт. нашел троих.