Груз небесный

Уже позже я понял, что мое будущее комсомольское начальство смущало не «отсутствие организаторских способностей», а то, что я не был знаком с правилами большой и сложной игры под названием «руководящая работа».

Однако, несмотря на холодное отношение ко мне, завотделами в большинстве своем мне понравились, кроме заворга Кетова. К нему мы попали в середине дня. Кетов сидел, развалясь на стуле. Руки у него были в карманах брюк, во рту торчала сигаретка, которую заворг ловко гонял из одного угла рта в другой. Дым красивыми кольцами висел под потолком.

– «Союз» – «Аполлон»? – почтительно спросил Витковский у своего шефа. Тот молча кивнул, поставил свою подпись в графе «орготдел» и продолжал курить, оттопырив нижнюю губу.

– Специалист, – сказал мне Витковский, когда мы вышли из кабинета, – в ЦК забирают.

Я не понял, в чем Кетов специалист? В работе ли? В пускании колец? Но спрашивать не стал: вспомнил инструктаж Нешко – не высовываться, ничего не спрашивать, ничему не удивляться.

– Давай и мы перекурим, – сказал Витковский и предложил сигарету, – у меня не «Аполлон», но тоже ништяк – «Золотое руно».

Я отказался. Он закурил и рассказал анекдот о комсомольской отчетности. Я, чтобы не стоять дураком, пока он курит, рассказал другой. Анекдот ему понравился, и Витковский сказал, что «они со мной сработаются».

После перекура мы пошли дальше по кабинетам инструкторов, с которыми мне предстояло контактировать в случае избрания. В работниках обкома меня поразила тогда какая-то одинаковость. Особенно это касалось мужской половины, точнее, трех четвертей. И дело было не в темных костюмах, однотонных галстуках и коротких прическах с непременным пробором. Внешняя одинаковость та была следствием некоей внутренней приглаженности, которая чувствовалась за километр и выделяла обкомовцев из обычной молодежи. Я такой приглаженностью не обладал и выглядел лохматым среди бритых.

К вечеру я и Витковский добрались до Самого. Самого звали Володей. Ему было чуть больше сорока. Он прошел славный путь от секретаря райкома по учащейся молодежи до первого секретаря обкома, не миновав ни одной ступеньки комсомольской иерархии.

Зайдя в кабинет к первому, Витковский пробыл там с минуту и вышел, подмигнув мне: «В Черноводск звонит… про тебя спрашивает…»

Через десять минут я был в кабинете.

Володя – полный лысеющий мужчина с холеным лицом и пухлыми руками – сидел за огромным полированным столом. Плавным, почти женским движением руки он пригласил меня сесть в кресло напротив. Далее было произнесено несколько дежурных фраз о задачах коммунистического воспитания молодежи, и Володя перешел к главному: он предостерег меня от ошибок, которые я мог совершить, не зная правил той игры, о которой я говорил раньше…

Домой я возвращался нагруженный, как верблюд, с бланками различных видов отчетности.

В Черноводске перед пленумом Нешко познакомил меня с первым. До комсомола он работал начальником колбасного цеха на мясокомбинате. Фамилия его была Вырский, звали Семеном, а отчество он имел – Михайлович. Именем и отчеством Вырский гордился. Еще в «мясухе» отпустил усы, чтобы быть похожим на тезку-маршала, и ждал, когда окружение это заметит. Но… Буденным его не звали, а вот кличку «Сенька-колбасник» он получил и с ней пришел работать в райком.

Вырский был мужик строгих правил и параграфов. Хоть весь свет завались, а отчет в обком уйдет вовремя или чуть раньше установленного срока либо самого мероприятия, по которому мы отчитывались. С первого дня мы невзлюбили друг друга. Но все же проработали вместе три года: я не умел и не хотел воевать с ним, а он, узнав мой характер и стремление объять необъятное, поутих и дал мне возможность развернуться – понял, что за моей широкой спиной можно прекрасно жить: надо «поднять» дохлое мероприятие – пожалуйста, подготовить доклад – нет проблем, организовать субботник, соревнование, провести конференцию, семинар – все в наших силах.

Удивительно, но мне нравилась эта сумасшедшая работа. Нравилось делать то, чего не могли сделать другие, связать несвязуемое, отыскать средства там, где, казалось, грош не валялся, найти общий язык с ветеранами, школьниками, пропагандистами, лекторами, прожектористами, спортсменами, тренерами, журналистами… День пролетал в текучке дел, вечер оставался для работы в первичках, выездов в село на собрания, занятия политкружков и прочие мероприятия, часто к обязанностям второго не относящихся: Сенька, зная, что я могу вытянуть любую идиотскую идею, бросал их, как прима цветы в толпу поклонников.

Я стал часто бывать в Н-ске: ездил на совещания, отчеты, возил актив на учебу. Днем мы сидели в актовых залах, а вечером на гостиничных «капустниках» спорили о том, что ждет комсомол в будущем. Многие коллеги видели в комсомоле «устаревшую форму работы с молодежью».

– При чем тут форма, – говорил я, – важно содержание, важны люди, которые могут работать с молодежью и, чего греха таить, не боятся этого занятия.