Груз небесный

Замполит развел руками: «Сам понимаешь, бойцов тебе дать не можем – не тот случай, но ты не волнуйся, до аэропорта мы тебя довезем, а в Домодедово тебя встретят родственники… За груз и билет рассчитаешься из похоронного фонда – выписать проездные нет основания… да и с деньгами удобнее… В общем, занимайся, продумай все. В семь на санитарной машине поедешь в аэропорт – раньше выехать нет возможности. Машину не задерживай. Все понятно?»

– Так точно, – ответил я без всякого энтузиазма.

Пока Финк возле клуба с помощью шестерых солдат затаскивал контейнер на деревянную площадку – основание ящика, пока ставил стенки, засыпал свободное пространство опилками, сунув в них завернутый в наволочку портфель Уварова, пока прибивал крышку, укреплял ящик проволокой, зачищал рашпилем и наждачкой ручки, я, усевшись в комнате дежурного по части, набросал на листе бумаги перечень препятствий, которые могли подстеречь меня в пути. Сделав это, я поплелся в Выселки, но не окружной автомобильной дорогой, а тропинкой, по которой шел ночью. Днем дорога оказалась еще короче – через двадцать минут я добрался до поселка, зашел на почту, дал телеграмму родителям Уварова и направился в сельский совет.

Предсовета оказался крупным мужиком предпенсионного возраста. Он словно сошел с картинок «Крокодила» – был одет в гимнастерку, большой живот его свешивался через ремень с солдатской бляхой.

Я убедил его выдать мне справку о том, что «тело военнослужащего Уварова может транспортироваться любым видом транспорта». Справку я взял на всякий случай, жизненный опыт подсказывал: в дороге всякое может случиться, а без бумажки – ты букашка. Потом я попросил его заверить справку о том, что Уваров «не страдал инфекционными заболеваниями». Председатель уперся, начал говорить, что это дело не его «конпетенции». Но я его убедил: он был бюрократ от госвласти, я – от юриспруденции. Я сломал его, показав свидетельство о смерти, в котором об инфекционных болезнях не было сказано ни слова.

Возвращаясь, я обратил внимание, что тропа, которой я шел вчера ночью и сегодня днем, ведет из части в Выселки и не имеет ответвлений. Значит, это знаменитая тропа самовольщиков «семь шагов к горизонту», о которой я много слышал. Именно этой тропой пользовались военные строители нашей части, чтобы ходить на свидания с поселковыми женщинами, покупать водку в Выселках. Именно на этой тропе время от времени устраивали засады бойцы комендантского взвода. И именно этой тропой везли рулон рубероида «неустановленному лицу» сидящий на гауптвахте Мосин и лежащий в гробу Уваров.

Когда я вернулся в часть, ящик был готов полностью и Финк попросил меня принять работу. Вдвоем мы подергали за ручки с одной стороны, потом – с другой, ручки держались крепко, и ящик был сделан на совесть, как и все, что делал Финк.

– Спасибо, – сказал я ему.

– А… не за что, – ответил он, – чего бы доброго…

Вечером я зашел в штаб за командировкой.

Шабанов опять куда-то торопился, но все же уделил минуту для последнего инструктажа.

– Так, – сказал он, уже стоя рядом с вешалкой, – в семь вернется санитарная машина… возьмешь с собой человек пять… должно хватить, если что – шофер поможет, да и сам тоже, я думаю, в стороне стоять не будешь. Понятно?

– Угу, – ответил я не по-военному: мне хотелось чем-нибудь уесть замполита.

– Ну, тогда все, командировка на столе, и не очень там о наших трудностях, а то нарасскажешь родственникам страстей… Вопросы есть?

– Есть, – ответил я, взглянув на командировочный бланк, – что такое «н/р»?

– Твою мать, – выругался Шабанов. До него дошло, что я валяю дурака, но он не стал заводиться дальше, сказал только: – Н/р – это значит, наличный расчет… наберут молодежь в Красную армию…

Future

И все же Веригин не поверил Гвоздилину. Не может быть, чтобы такое происшествие в части прошло незамеченным для опера из военной контрразведки. А раз так, то он будет участвовать в разбирательстве и, таким образом, Веригин увидит его… Но ожидания были напрасны, и не только опер, но никто другой не явился и не стал разбираться ни с «самовольщиком Веригиным», ни с теми, кто пресек его «неправомерные действия».

Выписывался из санчасти Веригин через неделю. Голова еще ныла, но тошнило уже меньше, и надо было вылезать из норы, чтобы успеть к следующему действию планируемой ими еще в Москве акции.

Врач, осматривавший его, помахал перед носом ладонью, и спросил:

– Не рябит в глазах? – и, услышав отрицательный ответ, произнес короткое: – Здоров.

Веригин пошел в палату, – чтобы собраться, сдать больничный халат, переодеться в военное обмундирование. В палате троица старожилов лазарета резалась в карты…

– Ну чё? – спросил Пряслин.

– Выписываюсь, – ответил Веригин, – уже выздоровел…

– Идиот, – сказал Пряслин, – ты думаешь, почему мы здесь так долго?

– Не знаю, – ответил Веригин.