Гуляйполе

В окно были хорошо видны угрюмые лица арестованных, безразличные лица конвойных. Конвойные шли по обеим сторонам колонны, держа в руках винтовки с примкнутыми штыками.

Петро Шаровский отошел от окна.

– Ну, шо там? – спросил у него отец, маленький, горбатый человек с жидкой бородкой. Он сидел за низеньким столиком, на котором были разложены принадлежности сапожника, иглой-цыганкой проворно тачал голенище.

– З утра вже третю колону прогналы. Та вчора…

– Взялысь! Ну, взялысь! Весь уезд перешерстять!

– Знаете, тато, може, мени тоже на время кудысь втикты? – спросил Петро.

– Чого? – удивился отец.

– Под цю гребинку може и невиновный попасты.

– Якшо не ела душа чесноку, то й вонять не буде.

– Ни. Скрыюсь! – уже решительно сказал Петро.

Отец ничего не ответил. Он был уже изработавшийся, в свои сорок с небольшим – старик. Все соки жизни перелились в сынка – двадцатилетнего, пышущего здоровьем, румянощекого гиганта.

Из-под стрехи сарайчика, предварительно оглянувшись по сторонам, Петро вытащил две толстые пачки денег в банковских упаковках, спрятал в карманы. Но карманы предательски оттопырились. Тогда он переложил деньги за пазуху, разместил их под мышками, с двух сторон. Помахал руками: убедился, что не мешают. Пошел со двора…

Паровоз с тремя вагонами остановился возле похожего на амбар вокзала. Рядом торчало обросшее строительными лесами здание нового вокзала, необходимого бурно растущему городу. Из вагонов повалили люди, потащили клунки, мешки с визжащими поросятами, клетки с курами, сапеты с огурцами и помидорами. Они суетились, осаждая стоявших тут же, почти возле самых рельсов, извозчиков. Пусть бунты, пусть революции, но торговать надо. Такова селянская жизнь. День пропустишь – год плакать будешь.

Лишь один Петро никуда не спешил. Он медленно пошел стороной, по пустырю, густо поросшему чертополохом. Мощенная камнем дорога привела его к первым городским хаткам, таким же, как и гуляйпольские, бедным и неказистым.

Но чем дальше он шел по улице, тем красивее и богаче вырастали на его пути дома: двухэтажные и даже трехэтажные, пестро разукрашенные, с большими окнами. «И как это додумались люди хату на хату ставить? – размышлял Петро. – И ничего, держатся. Интересно, а чи не страшно людям в третьей хате, на высоте жить?..»

Потом он вышел к улице, сплошь уставленной торговыми домами. Вокруг было море вывесок. Ярко расписанные, золоченные, они призывно блестели на солнце.

Вот на вывеске полукругом выведено нечто непонятное – «Антиквария книжной торговли», а по центру крупными накладными металлическими буквами написано «Посредникъ». Чтобы прочесть нижние строки, Петро подошел поближе. «Продажа по уменьшенным и решительным ценам».

Книги Петра не интересовали, и он пошел дальше, к следующему магазину и следующей вывеске. «Боннэ-младший. Мужские и женские шляпы. Новости и модели первых домов Парижа».

Еще дальше: «Главное депо часов И. Швагера. Большой выбор. Карманные часы, золотые, серебряные, черные. Богатый выбор цепочек».

Часы! Они ему, конечно, нужны. С массивной цепочкой. Такие, как у заводчика Кернера. Или даже еще лучше!

Петро уже хотел было зайти в магазин, но увидел стоящего у двери дородного бородатого генерала, и заходить расхотелось.

Еще вывеска – черная, матовая. «Печаль. Погребальная контора. Муллер и Богельман». За большой застекленной витриной стоял раскрытый гроб, лакированный снаружи и обтянутый шелком изнутри, с литыми бронзовыми ручками. Хоть сейчас ложись.

– Завидно? – спросил Петра кто-то сзади.

Он обернулся. Невысокого росточка мужичок в поношенной тельняшке, с синяком под глазом, насмешливо смотрел на Петра.

– Шоб в таком полежать, стоит и помереть… Слышь, пятачка не найдется? А то и впрямь помру. Котелок трещит. Я ить это… Лоцман первой статьи. Мой дед инператрицу Катерину Великую через пороги сплавлял. Во, баба! Не побоялась!.. Ну, не пожалей пятачка!

– Нету! – Петро торопливо пошел дальше. Город, он и есть город. Тут только и держись за карман!

Еще дом. И вывеска, зазывнее всех прежних: «Погреба Александра Зост. Оптовая и розничная продажа вин и других веселящих напитков». В дверь заходили и выходили люди, одетые по-простому. Не господа, нет! И Петро тоже зашел в сумеречный коридорчик, спустился по каменным ступеням вниз. Ему тоже хотелось «веселящего», чтобы скинуть крестьянскую робость. У порожка Петра подхватил под руки половой, усадил за стол.

– Вот сюда-с. Здесь удобнее и не сквозит! – заботливо сказал он. – Могу предложить роскошное французское шабли. Только что с парижских погребов.

– Ну шо ж… можно, – робко согласился Петро.