Тут же перед ним появилась красивая бутылка со светло-золотистым напитком, высокий бокал на тонкой ножке.
– Тару-то побильше дай, – критически оглядел бокал Петро.
Официант понял, с кем имеет дело: поставил перед клиентом пивную кружку. Петро вылил в нее содержимое бутылки. Половой спокойно наблюдал. Такое, с позволения сказать, шабли не жалко. Его делали в двадцати верстах от Херсона, в Голой Пристани.
– Шабли, говоришь?
– Так точно-с. Девяносто восьмого года.
– Ну, насчет года… Это ж не баба, – усмехнулся Петро и в пять или шесть глотков опорожнил кружку. Ему очень хотелось казаться человеком взрослым и бывалым. Настоящим горожанином!
Посидел, оглядывая подвальчик. Попытался подозвать полового, щелкнув пальцами. Он видел, так делали подгулявшие купчики в гуляйпольском трактире. Но пальцы отказывались щелкать, и он помахал рукой.
– Как находите вино?
– Кисле… А скажи, брат, казеночка у вас водится?
– Вам сколько?
– До сих пор, – пальцами показал Петро на пивной кружке почти половину.
– Сей момент. – Официант удалился.
Выйдя из погребка, тяжело ступая, Петро пошел обратно. Шел целенаправленно к главному депо часов господина Швагера. Не оробел перед бородатым генералом, стоявшим у входа. Тем более что генерал почтительно открыл перед ним дверь.
В зале было малолюдно, и на все лады здесь звенели, цокали, щелкали и вызванивали десятки самых разнообразных часов.
– Что желает молодой человек? – спросил сутулый седовласый продавец в белом халате. Ну прямо доктор!
В другое время Петро бы сконфузился, но сейчас он повелительно бросил:
– Часы.
– Я догадался, поскольку ничем иным мы не торгуем… Какие вам часы? Могу предложить карманные, анкерные. Самые дешевые – всего червонец. Но, смею уверить, они вас не разочаруют.
– Нашо мени дешевые? – обиделся Петро.
Седовласый пристально вгляделся в клиента, с легкой усмешкой сказал:
– Может быть, вас устроят золотые пятьдесят шестой пробы, глухие, анкерные, брегет, завод без ключа, на девятнадцати камнях? С ручательством на четыре года. – И он положил перед Петром невероятной красоты золотые часы. – Вот-с, сто семьдесят рублей.
– Берем, – согласился Петро. – И ще цепочку. Тоже золоту.
– Итого двести пять рублей. Вон касса, пожалуйте.
Петро увидел кассу, но отошел в сторону, за колонну. Там извлек из-за пазухи пачку денег, отсчитал.
Склонившись к зеркалу, седовласый наблюдал за Петром. Он увидел толстую пачку денег в надорванной упаковке…
Когда клиент получил свои покупки и важно удалился, продавец подобрал с мраморного пола оброненный обрывок банковской упаковки. Осмотрел ее.
Выйдя от Швагера, Петро пошел по залитой солнцем улице. Он нравился сам себе: богатый, удачливый. Нравилась покупка. Он держал в руках часы и то и дело подносил их к уху. Часы были тяжелые и живые.
А тем временем седовласый продавец часов, он же хозяин магазина господин Швагер, подошел к двери магазина, пальцем подозвал швейцара и что-то ему объяснил.
Швейцар торопливо пошел вслед за Петром. По пути увидел городового, направился к нему, придерживая тяжелую, расшитую позументом, фуражку:
– Обрати внимание на того клиента, братец. Фармазон, не иначе. С вот такой толщины пачкой денег ходит. Швыряет, не считается. И деньги, заметь, не в гаманце держит, а в банковской упаковке.
…Теперь Петра уже сопровождал городовой. До границы своего участка.
Когда Петро скрылся в магазине одежды Джона Лоренца, в тени акации его уже ожидал малоприметный человек в котелке.
Преображенный, в новом «барском» костюме, в брюках «Вилье», Петро шел дальше, и за ним неотступно следовал «котелок».
Петро внимательно разглядывал вывески, возле каких-то магазинов останавливался. Немного поразмыслив, двигался дальше. Еще одна вывеска ему приглянулась:
И вышел в красивых хромовых штиблетах с чуть загнутыми носами.
В конце концов «котелку» надоела эта экскурсия, он ускорил шаг, догнал Петра и положил руку на его плечо.
– Шо таке? – возмутился Петро. – В чем дело?
– Ничого такого особенного, – сказал «котелок». – Пидете зи мною до участку и там станемо выяснять вашую личность.
Петро дернулся, попытался вырваться.
– От цього не надо. Цього я не люблю.
«Котелок» был худой, но жилистый, и держал Петра крепко. Он мгновенно почувствовал внутреннюю слабину румяного гиганта.
И вскоре Петро сидел за грубым столом в помещении тюрьмы. Его молча изучал исправник Демьян Захарович.
На Шаровском был купленный в магазине дорогой костюм, но ни в его лице, ни в фигуре не осталось ничего от гордого паныча, что вальяжно, с независимым видом фланировал по улицам города. Куда-то испарился хмель. Разбитая губа, синяк под глазом, измятая одежда и полуоторванный ворот рубахи говорили о том, что по дороге к исправнику Шаровскому изрядно досталось.