Гулящая

— А ты думала, что они нами дорожат? — спокойно сказала Марья. — Я давно тебе говорила, что мы хороши, пока нужны, а нужда миновала, так хоть с голоду сдыхай, никто куска хлеба не подаст. Запомни это хорошенько. Хорошо живется только тем, кто ничего не делает или за деньги покупает чужой труд, а рабочему люду всюду одинаково. Такая уж наша доля проклятая!.. Что меня хотят рассчитать, я давно замечаю. Не знаю, почему они еще раньше этого не сделали. Мне все равно: свет клином не сошелся. Не у них только можно работать, а мне рук не занимать… А когда ты останешься одна, они уж тебя запрягут.

— Мне бы только год дотянуть!

— Год! — удивилась Марья. — А мал этот год? Им только это и надо. Потом прибавку тебе дадут, и ты останешься.

— Нет, ни за что, — решительно заявила Христя.

— А если и не останешься, то всю зиму и весну одной работать — надорвешься…

— Что же мне делать? — упавшим голосом спросила Христя.

— Как — что? Не соглашайся оставаться за одну и уходи.

— Что ж я им скажу?

— То, что все. Тебя же нанимали как горничную. А кухарить, скажи, не твое дело.

— А когда меня нанимали, мне ничего не говорили, какую работу придется делать.

Марья засмеялась.

— Чудна́я ты, право, — сказала она. — Ну, довольно. Пора спать.

Она умолкла и вскоре заснула.

А Христей снова овладели тяжелые думы. Она не знала, как избавиться от грозящей ей беды. Послушаться Марью, уйти? Сердце не соглашалось. Оно нашептывало, что, уйдя отсюда, она навсегда потеряет что-то дорогое, милое. Да где найти работу? Хорошо Марье: у нее всюду много знакомых, она знает город как свои пять пальцев, живо отыщет новое место. А кого она знает? Где ее защитники? Одна, одна как перст! И тут одной оставаться — не сладко будет… — Христя горько заплакала.

На другой день она встала с тяжелым сердцем. Сегодня, наверно, рассчитают Марью, и ей нужно немедленно на что-нибудь решиться.

Пока хозяева спали, она ходила как приговоренная к смерти.

Наконец она встала; Марью посылают на базар. О вчерашнем ни слова. Христе легче стало… А может, они только так поговорили, а потом и забудут про это?

Прошел другой день. Марья куда-то уходила на часок и быстро вернулась.

На пятый день Христя уже начала забывать об этой истории.

Наступила суббота. Христя встала рано, сильно утомилась и, как только повечерело, легла спать.

Марья сидела за столом и грызла семечки. В окна барабанил дождь, из панской спальни доносился смех — там разговаривала хозяйка с панычом. Видно, они вспоминали что-то веселое. Марья не прислушивалась к их разговору, она неустанно бросала в рот семечки, сплевывая шелуху. Ее уж набралось на столе целая куча. А мысли Марьи были далеко. Грустные они и безотрадные: одни горести и утраты возникали в ее памяти. Вспоминала тех, кого любила, и как они по очереди обманывали ее. Целая галерея прохвостов и проходимцев! Ложь, разочарование, горе и слезы — вот и вся ее молодость… Что же, научили они ее чему-нибудь? Предостерегли от дальнейших ошибок? «Какого черта!» — думает она. Вот и сейчас тоскует ее сердце, томится от одиночества… Хоть бы пришел кто-нибудь.

Вдруг что-то зашуршало в сенях. Вот звякнула щеколда. «Неужели ко мне?» — с тревожной радостью подумала Марья.

Дверь распахнулась, и в кухню вошел высокий плечистый мужчина. На нем синяя чумарка, перехваченная коломянковым поясом, серая смушковая шапка, прикрытая сверху башлыком; лицо круглое, румяное, глаза быстрые.

— Здорово! — сказал он, снимая шапку.

— Свирид! — вскрикнула Марья, бросившись к нежданному гостю.

— Он самый! — крикнул Свирид, притопнув ногой.

— Цыть! Не кричи так, — остановила его Марья. — Чего это ты?

— Тут у вас девка Христя?

— Какая?

— Христя из Марьяновки.

— Тут. Зачем она тебе?

— Необходимо видеть ее. Где она?

— Спит на печи.

— Так рано?

— Добрые люди уж давно легли спать… но скажи, зачем тебе понадобилась Христя.

— Нужна. Я давно слышал, что она здесь, а мы из одного села. Пришел проведать землячку.

— Нашел время.

— А когда же?

— В полночь пришел бы.

Свирид почесал затылок.

— Да я не из-за денег. Лишь бы Христя приняла.

— Примет, а как же? — смеясь, говорит Марья.

— А ты своего фидфебеля уже забыла? — спросил лукаво Свирид.

У Марьи сжалось сердце.

— Молчишь?

— Молчу, — зло ответила Марья. — Кабы у всех у вас язык отнялся.

— Чего ты сердишься? Не все одинаковы.

Марья только сверкнула глазами и сердито выплюнула шелуху.

— Разве я тебе не говорил раньше: ой, берегись, Марья; этот прохвост тебя с носом оставит.

— Будто ты лучше, — иронически сказала Марья, глядя на него.

— Все же не такой, как твой Денис.

— Брось, пока я тебе в глаза не плюнула. Вспомни Приську, Гапку, Горпыну…

— Это были забавы.

— Забавы? — резко переспросила Марья.

Глаза их встретились. Румяное лицо Свирида дышало здоровьем, улыбалось; широкие плечи и молодецкая выправка говорили о его недюжинной силе.

— Все вы одним миром мазаны, — заметила она с болезненной усмешкой.