Гулящая

— Ну, прощайте… — сказал он.

— Иди к бесу!

— Да хоть бы проводила.

— Собак боишься?

— Боюсь.

Марья вышла вслед за Свиридом. Вернулась не скоро, вся мокрая.

— На дворе такое делается — страшно, — проговорила она, взбираясь на печь.

Христя молчала.

— Ты чего загрустила? — спросила ее Марья.

Христя начала жаловаться на свою горькую долю. Одна память осталась от родителей — хата, так и ту снесли.

— А зачем ты ее бросила?

— Так я ж надеялась на добрых людей, им оставила.

Разговор не клеился.

Христя сидела молча, Марья по временам вздыхала.

На следующий день Марья ушла с вечера и вернулась далеко за полночь. Христя почувствовала, что от нее пахнет вином. На третий день Марья была встревожена, словно ждала чего-то. Христя рано легла спать и быстро уснула. Ее разбудил какой-то шорох, она прислушалась, и до ее ушей донесся шепот.

— Марья! — окликнула ее Христя.

Шепот замер.

— Марья! — еще громче крикнула Христя.

— Что тебе?

— Кто-то шептался в хате… Ты слышала?

— Тише! — сказала Марья. — Это мой брат.

— Какой?

— Здравствуй, землячка, — сказал кто-то вполголоса.

— Тссс! — зашипела Марья.

— Чего там? Не бойся! Христя — землячка! — сказал тот же голос.

Христя узнала его — это был голос Свирида. Она повернулась к стене, закрыла голову свиткой и вскоре уснула.

На другой день Марью рассчитали.

— Я не хочу, чтобы ты в мой дом хахалей водила, — сказала хозяйка.

— Не хотите, и не надо! — огрызнулась Марья. — Я и сама не хочу у вас быть. Оставайтесь с теми, кого вам легко обдурить.

— Молчи, а то я тебе рот заткну! — пригрозил пан.

Марья ушла не простившись. Христя осталась одна. Во время ссоры она не посмела сказать хозяйке, что одна не управится и в комнатах и на кухне. Тоску и страх испытывала Христя; у ней было такое чувство, точно она попала в неволю; теперь с ней могут сделать все, что угодно: бить, терзать, и никто ее не пожалеет, никто не заступится; одна, словно былинка в широком поле, щепка среди бушующего моря!.. От страха и тревоги Христя ходила сама не своя. Она так растерялась, что даже мыслей собрать не может, они словно разбегаются врассыпную.

— Не спеши так, Христя, — говорит ей Пистина Ивановна, — сделай сперва одно и тогда уж за другое принимайся, а будешь хвататься сразу за все, только время потеряешь, а дела не сделаешь. Это потому, что ты еще к порядку не приучилась; а вот как привыкнешь, все у тебя спориться будет… Ты не думай, Христя, что будешь работать за прежнюю плату, мы тебе прибавим.

— Тяжело одной, не управлюсь, — робко произнесла Христя.

— Это только тебе кажется… А когда будет много работы, я тебе помогу, и у меня две руки.

Христя ничего не ответила, только подумала: руки-то у тебя есть, да чьими придется жар загребать?

Она так захлопоталась на кухне, что еле успела обед приготовить. А тут еще пан все время звал ее: то убери, это подай.

— Ты не тормоши ее, ради Христа! — заступилась за нее хозяйка. — Если затормошишь, тогда уж ладу не жди.

Проценко сидел за обедом грустный и молчаливый, порою он только сочувственно посматривал на Христю.

Возвращаясь в свою комнату, он спросил ее:

— Так вы теперь, Христина, одни остались?

Сердце у нее ускоренно забилось. Она вся задрожала, лицо у нее начало дергаться. Она выскочила в сени, чтобы не расплакаться у него на глазах.

Эта беготня, суета с утра до ночи так ее утомили, что она к вечеру чувствовала себя ни на что не годной; руки и ноги ныли; голова словно свинцом налита; в глазах — туман. Подав самовар, она присела на нары отдохнуть, прислонилась к косяку и незаметно задремала.