Гулящая

— Слава Богу, еще держусь на ногах, батюшка. Все вас дожидаемся. Передавали из города, что вы вчера будете. Целый день ждали, а вас все нет. Думали, что уж не приедете.

— А я вот взял да и приехал. И не один. Вот взгляни, какую кралю к тебе на поправку привез.

— А кто же это? — спросила старушка, глядя в упор на Христю. — Какая хорошая панночка. Позвольте мне вашу ручку поцеловать. — И не успела Христя опомнится, как Оришка прикоснулась своими высохшими губами к ее пухлой руке. Христе вся кровь прилила к лицу. Ей стало так стыдно, так стыдно!

— Кирило где? — спросил Колесник.

— Весь день ждал вас, батюшка, а под вечер пошел за чем-то в слободу.

— Что ж ты нас на дворе держишь? Веди в дом. Покажи, какие горницы приготовила.

— Тьфу! Совсем дурной стала. Разболталась тут и забыла, что для этого дом есть, — сказала старушка; ковыляя и покачиваясь, как подстреленная утка, она пошла к дому.

— Для панночки я такую горенку приготовила — чудо: утром солнышко взойдет — поздоровается, а вечером, уходя на покой, попрощается. Уютное гнездышко, тихое, спокойное. Из окна все видать кругом как на ладони. Вот сами увидите, панночка! — и она юркнула в темные сени.

Когда зажгли свет, Христя взглянула на Оришку; низенькая и маленькая она; лицо точно высушено, рот ввалился, подбородок — острый; глаза, глубоко запавшие, тлели, как догорающие угли. Только они немного оживляли ее мертвенное лицо.

Христя и Оришка загляделись друг на друга.

— Ой, и хороша же ты, моя панночка, — зашамкала она своим беззубым ртом, — личико у тебя как яблочко наливное, бровки как радуга, счастливы твои батюшка с матушкой, что такую красавицу на свет породили.

— Нет у меня, бабуся, ни отца, ни матери, — грустно промолвила Христя.

— Так ты сиротка, моя родимая? Ох! Горька доля сиротская! Да Господь тебя, видно, хранит, — сказала старушка и снова ткнулась носом в руку Христи.

— Не целуйте мне рук, бабуся! — попросила Христя, вздрогнув от неожиданности.

— Не любишь? Не буду. Стара уж и поцеловать как следует не могу. Молодчика бы сюда. — Старуха хотела сделать подобие улыбки.

Боже! Ничего более страшного Христя не видела. Настоящая ведьма! В испуге она отшатнулась. А Оришка все глядела в упор, не закрывая рта… Потом перевела взгляд на топтавшегося рядом Колесника и начала быстро бормотать:

Страх, как мне не хочется
Со стариком морочиться…
Кабы парень молодой
Погулял сейчас со мной.

Словно туча надвинулась на лицо Колесника. Он помрачнел, брови сдвинулись, глаза, как шило, сверлили старуху.

— Слушай, бабка. Если ты из ума выжила, то держи язык за зубами, — сердито проговорил он.

— Нет у меня зубов, батюшка, — весело отозвалась Оришка, — давно выпали. А если что лишнее сказала, простите.

— То-то же. Нечего зря болтать. Лучше самовар поставь.

— Хорошо, батюшка. Это дело невеликое. Сейчас поставлю. — И, поклонившись, она заковыляла к выходу.

— Ты не слушай эту старую дуру, — сказал Колесник. — Ей, вероятно, за сводничество зубы повыбивали, а она еще никак от него отучиться не может.

— Да ну ее! Она такая страшная, что я на нее и смотреть боюсь.

— Бояться ее нечего. Но и слушать не нужно. Люди говорят, что она ведьма, а по-моему, она просто из ума выжила.

— Она единственная на весь двор?

— Нет, с мужем.

— Я с ней не останусь. Ей-Богу, боюсь.

— Возьмешь девушку из слободы, — сказал Колесник, позевывая. — Что-то мне спать хочется.

— С дороги. И я тоже еле на ногах держусь.

— Скорей бы она самовар принесла — и спать. Завтра уж за дело примемся. Прости, Господи, и помилуй! — Он снова зевнул и перекрестил рот.

Вскоре самовар закипел. Христя налила чаю. После чая Колесник сразу же пошел спать. Христя осталась одна. Она начала оглядывать свое новое жилье.

Комната была высокая, просторная, тщательно выбелена, в шесть окон — по два в каждой стене. Они были раскрыты настежь, и ночная прохлада врывалась в горницу, тускло освещенную сальной свечой. В переднем углу — божница, перед ней стол, вдоль стен — плетеные стулья. У глухой стены, за печкой, стояла кровать с пухлыми перинами и высоко взбитыми подушками.

«А в самом деле уютно», — подумала Христя и бросила взгляд на дверь, в сени. Она была открыта, за ней чернела густая темень. Христе показалось, что там кто-то шевелится.

— Кто это? — крикнула Христя.

— Я, панночка, — откликнулась Оришка. — Испугалась?

— Я думала, что кто-то чужой вошел.

— Не бойтесь. За самоваром пришла. Может, и для меня чаек остался? Люблю чаек, — шамкала она, заглядывая в раскрытый чайник.

— Есть, есть, берите, пейте. Вот вам сахар.

Старуха потянулась за сахаром. Христе казалось, что это не человеческая рука, а жабья лапа, — такой она была темной и сморщенной, а ногти острые, как у кота. Заграбастав полную горсть сахару, она ушла в сени, но вскоре вернулась за чайником и стаканами.

— Может, вам перестлать постель? — спросила она Христю.

— Спасибо, бабуся. Не надо.

Оришка уже собралась уходить, но потом, немного подумав, сказала:

— И ничего вам больше не надо?

— Ничего, бабуся. Идите спать, и я сейчас лягу.