Гулящая

— Да тут рай Божий. Зимой, когда метели бушуют, скучновато, а лето настанет — и не заметишь, как оно пробежит. Слышите, как птицы поют. И так каждый день. Пойте, пташечки, пойте! Веселите мою панночку, чтоб она не заскучала!.. Вот туман рассеется, теплей станет, пойдете в сад, в лес. Там-то самый рай и есть! Да что ж я разболталась? Дело само не сделается.

И Оришка бросилась прибирать постель. Старая и высохшая, а подушками, да немалыми, как игрушками, орудует. Подбрасывает их, взбивает и бережно кладет одну на другую. В минуту постель была убрана.

— Сейчас колодезной воды принесу, — сказала Оришка и метнулась из комнаты.

«Неужели это был сон? — думала Христя, вспоминая вчерашнее. — Видно, сон. Сейчас расскажу бабушке».

А та как раз вернулась с ведром воды в руке.

— Знаете, бабуся, что мне приснилось? Да такое забавное. Сроду со мной такого не бывало.

— Что же вам снилось, панночка?

— Будто вы с месяцем разговаривали, да еще и танцевать с ним пошли.

Старушка потупила глаза и пожала плечами.

— Чего только не померещится? Видно, вы неспокойно спали.

— Нет…

— Или молодая кровь играла… а то, может, голову положили слишком высоко или низко. Вот кровь прилила, да и мерещилось всякое.

— Может, и так. Только мне всю ночь страшно было.

— Еще не привыкли.

— Уже стрекочете, сороки-белобоки? — послышался голос Колесника из соседней комнаты.

— А вы еще потягиваетесь? — весело спросила Христя.

— Потягиваюсь, милая… Чертова баба, видно, сон-траву подбросила: как лег, будто умер.

— На здоровье, батюшка. Сон не помеха: кто спит, тот не грешит, — откликнулась старушка.

— И ты туда же, старая карга? Нет того, чтобы хозяина задобрить. Может, он переспал, — послать бы молоденькую разбудить его.

— Зачем же? Такие теперь девчата, что и разбудить толком не умеют. Лучше бабки никто не разбудит — не затормошит, не вспугнет.

— Ты, что ли, такая?

— А хоть бы и я. Иль испугаю?

— Да тебя сам черт испугается, не только человек. Я не знаю, как до сих пор Кирило не сбежал от тебя.

— А вы все такой же. Вам бы только шутки да смешки, — сказала Оришка, шмыгнув носом.

Может быть, они б еще долго так болтали, если бы снаружи не донесся шум и крик. Христя взглянула в окно — к дому направилась группа людей.

Среди них были и старики, и молодые, и женщины с детьми на руках. Христя насчитала не менее двадцати человек. Подойдя к крыльцу, они окружили его, мужчины сняли шапки, женщины, понурившись, ждали, дети испуганно озирались. Все такие ободранные, загоревшие и запыленные, как цыгане. Лица скорбные, озабоченные.

Солнце приветливо светило, весело щебетали птички, но пришедшие словно ничего не видели и не слышали. Казалось, они пришли с повинной головой молить о пощаде.

— Что это за люди и что им здесь надо? — спросила Христя.

— Это из слободы…

— По какому делу?

Оришка поспешно вышла.

— Ну, зачем пришли? Что скажете? — послышался голос Колесника.

Он вышел на крыльцо в одном нижнем белье.

Все низко поклонились. Младенцам матери наклоняли головы, нашептывали: кланяйся пану.

— Доброго здоровья, пане! С приездом! — послышались голоса.

— Ну ладно, ладно. А что же дальше? — не обращая внимания на приветствия, спросил Колесник.

Толпа заколыхалась. И сразу, словно подкошенные, все упали на колени.

— Паночек! Смилуйся! — в один голос простонали крестьяне.

— Ага! Это рыбаки? — спросил Колесник. — Те, что самовольно рыбу в пруду ловили.

— Милостивец! — сказал белый как лунь дед, стоявший ближе всех к крыльцу. — Так было издавна. Еще в княжеские времена. Никто никогда не возбранял тут рыбу ловить. Известно, вода… набежала… пруд стал. Рыба завелась… Никто не разводил ее — сама, а может, птицы занесли икру. Мы же думали — на долю всякого Господь ее плодит.

— О-о, вы думали! Серые волки надели овечьи шкуры да такими тихонями стали… А когда вам приказали не ловить рыбу, вы что запели?

— Паночек! — сказала одна женщина. — Неужто рыба стоит того, что с нас присудили?

— А это какая канарейка защебетала? — ища глазами виноватую, спросил Колесник.

— Это я, батюшка, говорю, — смело выступила вперед молодая женщина с девочкой на руках.

— Ты? Молодая, а такая умная! И уже с ребенком на руках? Не солдат тебя наградил? А может, и ума у него заняла.

Молодица покраснела, глаза ее загорелись от гнева, но сразу же потухли.

— У меня муж есть, — подавив возмущение, сказала она.

— Так это он тебя надоумил идти ко мне? О, хитер! А что было бы, если б я… — тут Колесник выпалил такое, что даже видавшие виды деды вытаращили глаза. — Что бы тогда твой муж запел? Вероятно, на месте прикончил меня вилами?

Молодица, с горящим лицом и сверкающими от гнева глазами, строго промолвила:

— Постыдитесь хоть старых людей, пане!

— Ага, правда глаза колет. Черти бы вас взяли! Все вы одинаковы. На чужое, как собаки, лакомы. А тронь только ваше, так ты бы первая мне глаза выцарапала. Руками своими паскудными впилась бы. Теперь вы тихие, когда попались мне в руки. На коленях ползаете… а тогда? Вон из моего двора, такие-сякие! — крикнул он что было сил.

Заплакали дети, послышалось всхлипывание женщин.