Гулящая

— Что ж вы молчите? Просите пана… стойте на коленях, — с горечью и болью упрекали женщины своих мужей.

— Паночек! Смилуйся над нами, мы уж и так двести рублей заплатили. Где ж нам еще три сотни взять? — сказал седобородый дед.

— Мне до этого дела нет… Я вас предупреждал: хотите в мире жить, вот вам огороды, пруд, хоть топитесь в нем, мне все равно. За это только окопайте мне лес рвом. А вы мне на это: тысячу дашь, так окопаем. Слыханное ли это дело: тысячу рублей за то, чтобы ров выкопать! За такие деньги можно вас всех купить со всеми вашими потрохами. Кроме огородов, я вам еще сотню накинул. Не взяли. И не надо. Без вас найдем грабарей. За те деньги, что сдеру с вас, найдутся охотники копать ров. Еще и не то будет. Я вам и воды не позволю брать на пруду. Копайте себе колодцы. Пруд мой и вода моя!

— Вода Божья, — произнес кто-то робко.

— А вот посмотрите. Я покажу вам, чья она!

— Да мы уж видели… — сказал дед, вставая, — все видели… А что дальше будет, посмотрим… Идемте! — И он повернулся спиной к крыльцу.

За ним, понурившись, двинулись остальные. Тяжело вздыхали мужчины, женщины тихо плакали, а дети ревели, оглашая своим криком всю окрестность. С опущенной головой, шатаясь, словно пьяный, уныло брел дед. Так провожают покойника или приговоренного к смерти.

Христя стояла у окна, с грустью глядя на удалявшуюся толпу. В душе у нее росла обида за этих бедных людей. И гнетущая тоска камнем легла на сердце. Люди давно скрылись за горой, а ей все еще казалось, что они стоят на коленях и молят о пощаде растрепанного неодетого Колесника. А он хохочет, издевается над несчастными, над их кровавыми слезами и мольбой. Глаза у него налиты кровью, он рычит, как зверь, вот-вот кинется на людей. И это тот самый Колесник, который торговал мясом и в три погибели гнулся перед Рубцом, прося его повысить таксу. Ему жалко рыбы, которой он не пользуется, а вся цена ей грош. У Христи потемнело в глазах, словно туча закрыла солнце и больше не пели птицы. Она низко склонила голову, и горячие слезы упали на завалинку.

— Хамское отродье! — крикнул Колесник, вернувшись в комнату. — Принесла их нелегкая, чтоб рассердить меня. Видно, Кирило их надоумил. Чертов пьянчуга, вчера ходил с ними пить мировую, а сегодня наслал всю эту нечисть во двор! Оришка!

Оришка вышла и остановилась у порога.

— Где твой дурень? — спросил Колесник. Не дождавшись ответа, он крикнул: — Не понимаешь? Кирило, спрашиваю, где?

— Скотину погнал на водопой, паночек. Да вот и он, — сказала Оришка, увидя в окно Кирила, гнавшего телят и овец.

Христя посмотрела на него — так это ж Кирило из Марьяновки. Тот самый, что когда-то отвел ее в город к Загнибиде. Только постарел немного и поседел.

— Это ты, пьянчуга, наслал мне этих дьяволов во двор? — крикнул Колесник из окна.

Кирило снял шапку и подошел ближе.

— Каких, пане, дьяволов?

— Не знаешь? Ворона — вороной, а хитрее черта, — набросился на него Колесник. — Всю ночь, верно, вчера пил с ними магарыч, а сегодня чуть свет ушел со двора.

— Да побей меня Бог, если я хоть каплю в рот взял, — оправдывался Кирило. — Они уже целую неделю топчутся около двора, все спрашивали, когда приедет пан.

— А за каким же чертом ты в слободу отлучался?

— Да я все за лес беспокоился… А они говорят: «Кабы пан нам простил нашу вину, мы б уж лес за сотню окопали». А я говорю: «Назад пятитесь, как увидели, что не тае… я ж вам сразу говорил. Пан у нас справедливый, добрый. Берите, дурни, что вам дают, не спорьте, а то хуже будет. Не послушались меня, вот теперь и платите». — «Да это, — говорят, — все наши верховоды наделали, подбили нас: не слушайтесь, соберитесь всем обществом. Общество, мол, — большое дело. Мы, значит, и послушались. А оно теперь и выходит, что советчики наши в стороне, а нам — отвечать. Им, видать, только это и нужно было, чтобы с паном рассорить. Теперь они, верно, собираются и огороды, и пруд заарендовать».

— Кто ж эти верховоды? — уже мирно спросил Колесник.

— Да не кто иной, как слободские богатеи — шинкарь Кравченко и лавочник Вовк.

— Брехня это, паночек! — затараторила Оришка. — Не верьте. Кравченко и Вовк — почтенные люди, хозяева; никогда не станут они подстрекать людей против вас. А что они хотят арендовать огороды и пруд, так уж давно мне говорили про это. Мы б, говорят, хорошо заплатили пану.

Христя взглянула на Оришку. Та размахивала руками, сердито шамкала своим беззубым ртом — куда только девалась недавняя тихоня?

— Не знаю. Может, оно и брехня, — робко произнес Кирило. — За что купил, за то и продал; что слышал, то вашей милости и говорю.

— Ладно, ладно, — Колесник махнул на него рукой и повернулся к Оришке. — А сколько бы Вовк и Кравченко дали?

— Не знаю, паночек, сколько. Да таким хозяевам, если и уступите какой рубль, жалеть не будете. Они во всем порядок заведут. Не станут чужого разорять, как другие. Известное дело — хозяева.

— Да скажи им, пусть придут, если хотят арендовать. Потолкуем. А дураков учить надо! Мне и огороды что-нибудь принесут, и лес будет окопан.

— Что ж, пане, людей наймете? — спокойно спросил Кирило.