Гулящая

Горожане как чуда ждали этой диковинки. Только и разговору было, что про арфисток.

- Хоть бы уж скорее дворяне съезжались. Посмотрим, что за диво покажет нам еврей,- говорили нетерпеливые.

- О-о! у него есть нюх: он знает, что кому нужно; всякому угодит,подхватывали другие.

- Еврей с нюхом: умеет товар лицом показать! - поддерживали третьи.

- Да и сам небось охулки на руку не положит!

- Да уж это как пить дать. На то он и еврей, чтоб чужие карманы обчищать!.. Зато если что скажет, так уж не обманет; если за что возьмется, так сделает всем на удивление!.. Со вкусом еврей, с нюхом!

- Да черт с ним и с его нюхом! Только бы поскорей!

- Не терпится?

- Конечно. Того и гляди ненастье начнется; осень ведь на дворе.

- Ну, не сразу начнется! Подождем. Больше ждали, теперь уж немного осталось.

Такие разговоры вели горожане, ожидая той диковины, которую еврей приберегал для дворянского наезда.

Но вот в город стали въезжать запряженные четвернею кареты; взметая дорожную пыль, тяжело топотали сытые рослые лошади, цокали блестящими подковами по мостовой и выбивали из булыжника искры; высокие колеса стучали-громыхали; неумолчно скрипели рессоры, и кареты покачивались на них, словно колыбели. Во весь опор мчались господа в город, направляясь в центр, к самой лучшей гостинице, где всегда радушно встречали дорогих гостей. Толчея около гостиницы была, как на ярмарке: одни кареты отъезжали от высокого крыльца, другие - подъезжали; около распахнутых дверей стоял высокий бородатый швейцар в картузе с золотым галуном и ливрее с широким позументом через плечо. Он приятно улыбался знакомым господам, которые узнавали его и здоровались с ним, а с незнакомыми держался по-разному: если приезжий выступал важно и вид у него был гордый, швейцар вытягивался в струнку и быстрыми глазами следил, не нужно ли услужить; а если шел какой-нибудь из плохоньких или в потертом поношенном платье, то пропускал мимо, сделав озабоченную мину и будто не замечая его, а иной раз и останавливал, спрашивал, кого ему нужно... В больших сенях сутолока, шум; господа покрикивают, а лакеи носятся как угорелые, спеша развести гостей по номерам. До самых сумерек не утихала суматоха перед гостиницей, лакеи встречали и принимали все новых и новых гостей, а когда, свечерело, еще большая суматоха поднялась в самой гостинице: во всех окнах длинного трехэтажного дома зажглись огни, с улицы из темноты было видно, как суетятся там люди, как скользят и мелькают в окнах их тени; а внутри стоял несмолкаемый шум, неистово звонили, беспрерывно скрипели и хлопали двери, лакеи бегали взад и вперед, звенела и дребезжала посуда. Это приезжие ублаготворялись: кто попивал горячий чай или кофе, кто кушал какое-нибудь вкусное блюдо. Только далеко за полночь в окнах понемногу стали гаснуть огни, показывая, что приезжие гости ложатся спать.

На следующий день в ранний обеденный час, когда солнце уже поднялось высоко, приезжие господа, пожелав осмотреть город, стали кучками выходить из гостиницы и растекаться по улицам. Каких только господ тут не было! Толстые и высокие, низкие и пузатые, круглолицые и длиннолицые, темноволосые и светловолосые, молодые да бойкие, а порой и такие старики, что уже еле таскали ноги.

Важно разгуливали они кучками по улицам в своих длиннополых пальто, озираясь по сторонам и останавливаясь поглядеть то на какой-нибудь затейливый дом, то на церковь высотой чуть не до небес, то на большие окна магазинов, где были выставлены напоказ всякие диковинки: искусные поделки из дерева и камня, золотые и серебряные часы со всякими цепочками и брелоками, блестящие кольца и ожерелья, красивые браслеты, дорогие сукна и шелка... Все это так и сверкало, так и играло, так и бросалось в глаза!

К тому же и день выдался тихий, ясный, погожий; на небе - ни облачка, чистое, синее и глубокое, раскинуло оно над городом свой широкий шатер, словно прикрыло его голубым кисейным чепцом; ясное солнце катилось высоко по небу, ярко сияя и озаряя весь город своим золотым светом; блестели зеленые, как рута, железные кровли; высокие белые стены сверкали, как снег, в солнечных лучах, отбрасывая их через широкие улицы на стройные тополя и кудрявые осокори, которые, как стражи, выстроились по обе стороны улиц и красовались своей кое-где пожелтевшей листвой; на мостовых, политых с утра, чтобы не было пыли, блестел на солнце крупный серый булыжник; легкий пар поднимался кое-где над ямками, не просохшими еще после поливки. Было тепло, но не душно, воздух чист и свеж; дышалось легко и свободно, и в душе пробуждалось то чувство бодрости и веселья, какое ощущаешь только ранней весной или в ясный и тихий осенний день.