Гулящая

- Она... она...- вырываясь у него из рук, кричала хозяйка.- Погань! Мразь! К панычам ходит... И смеет... Помешала, видишь ли, ей понежиться с ним на подушках... Смеет... такое... говорить...- И, закрыв лицо руками, Пистина Ивановна зарыдала. Дети, услышав, что мать плачет, тоже подняли рев... Такой шум поднялся, такой гвалт!

А что же Проценко?

Проценко лежал у себя в постели и все это слышал: слышал, как Пистина Ивановна ругала Христю, как дала ей страшную пощечину. Его будто кто ножом в сердце пырнул, так оно у него сразу заболело, и он вскочил было с постели. Теплые его ноги коснулись холодного пола.

- Еще насморк из-за них, проклятых, схватишь!- сердито проворчал он, забрался снова в постель, завернулся в одеяло, закрыл голову подушкой и силился заснуть.

До самого утра шум не утихал. Пистина Ивановна то обмирала, то оживала и неистово кричала на весь дом.

А Христя, когда все вышли из кухни, поднялась с пола, взобралась на постель, и, уткнувшись головой в подушку, безутешно плакала.

Утром хозяин ушел на базар один; ходил он недолго. Вернувшись домой, он привел какую-то чернявую бабу.

- Будет тебе валяться,- крикнул он Христе.- На тебе твои деньги и уходи от нас. Мне такие, как ты, не нужны.- И, бросив что-то Христе, он направился в комнаты.

- А ты смотри, чтоб она нашего платья не унесла, сказал он бабе.- То, что на ней - наше. Пусть свое надевает и уходит.

Когда хозяин ушел в комнаты, Христя поднялась. Около нее лежали две зеленые бумажки.

Она схватила их, судорожно смяла в руке и крикнула:

- Куда же я теперь пойду? Куда денусь?

- На улицу, куда же еще? - гнусавым голосом ответила ей баба.

Христя посмотрела на нее, бросила пристальный взгляд, и слезы у нее сразу высохли. Что-то чужое, враждебное коснулось ее ушей, чувство холода и горечи охватило душу, сердце сжалось от невыносимой тоски. Она почувствовала, что жалости ей тут ждать не от кого. Как потерянная встала она, переоделась и, пошатываясь, как пьяная, ушла из дома.

Пистина Ивановна захворала. Так во вторник гостей у них и не было: кое-кому послали сказать, другие услышали - не пришли.

Проценко схватил ужасный насморк и по целым дням не выходил из комнаты. Ему туда приносили и чай и обед, пока не кончился месяц и он не переехал на другую квартиру.

Часть четвертая

В ОМУТЕ

1

Прошло пять лет. Стояла ранняя осенняя пора с ясными короткими днями. Солнце уже не катится по небу так высоко, как летом, не стоит над самой головой и не дышит зноем, а ходит пoнизу, над горизонтом, весело светит и греет после долгой холодной ночи и студеного розового утра. Прошла жатва, хлеб свезли с полей, теперь разве только в степи, далеко от человеческого жилья, еще увидишь кое-где несвезенные копны, а так повсюду - только пашни чернеют да желтеют жнивья... Пусто в степи, да и в лесу уныло: ветры-суховеи обнажили густые ветви, ранние заморозки окрасили в золото и багрец зеленый лист; певчие птицы улетели за синее море. Жизнь бежала из степей и лесов; пряталась в человеческое жилье, в теплые края. По деревням с самого раннего утра до поздней ночи неутомимо стучали цепы, народ убирал добро, которым за лето наделила его мать сыра земля. С хлебом спешили управиться, пока стояла ясная погода, чтобы и самим стало на прокорм и лишек вывезти на продажу. В городах тоже хлопотали: красили, белили, чистили и убирали, готовясь уже к зиме.

Больше всего старались в губернском городе. И не удивительно: совсем недавно кончилась месячная ярмарка, всюду мусор и пыль, ярмарочный дух шел от города. Надо было пообчистить все, побелить, потому что вскоре ожидались дворянские выборы, а вместе с ними и губернский земский съезд. Всюду кипела работа, а в гостиницах и на постоялых дворах она не прекращалась круглые сутки. День и ночь - стукотня, суетня, плеск, метут, белят, моют, красят... Как же, надо достойно встретить дорогих гостей! Это тебе не ярмарочные купцы да лавочники, которые набиваются в комнатушку по пять человек, спят где придется, едят что попало, чай хлебают ведрами... Это тебе дворяне, да еще самые сливки, цвет дворянства, они с малых лет привыкли жить на широкую ногу, сладко покушать, поддержать этикет.

В ожидании такого наезда и еврей, который арендовал небольшой сад на главной улице, хвастался, что к своей музыке принанял еще полковую да арфисток выписал. Только не таких, какие были на ярмарке... "Это - шваль, которую вымели из больших городов; воронье, которое слетается на падаль! А на этих поглядишь - пальчики оближешь, послушаешь - есть не захочешь! Ах, какие молодые да красивые! Ах, какие полногрудые да ясноглазые! Они не затянут хриплыми голосами песню, не станут горланить "вьюшку" или "Москву", а запоет сперва одна, да не только голосом станет выводить песню, а и глазами заговорит, руками расскажет, на себе покажет!.. А в конец хор как подхватит, так будто во все колокола зазвонят, так мороз по спине и подерет!.. В Харькове как пели в гостинице, так пол провалился, столько набилось народу на них поглядеть!" - хвастался еврей.