Гулящая

Ивга просунула свою огромную голову между двумя бабами. Одна из них была маленькая, с круглым лицом, другая - тощая, высокая, длиннолицая. Видно, Ивга что-то шепнула им на ушко; длиннолицая сразу закашлялась и еще ниже опустила голову, и Христя заметила, как она стрельнула глазами в ее сторону. Неужели это Горпина? Старая, желтая, глаза впали, длинный тонкий нос заострился, щеки ввалились.

Великий выход кончился. Поп с чашей прошел в алтарь, за ним с огромной свечой, только в южную дверь, прошел пономарь. Лицо его показалось Христе знакомым... Она его где-то видела, только не может вспомнить где. Дьячок слабым голосом "поднимал царя", и народ, крестясь, подался назад.

- Сказала, выспросит у бабки и расскажет,- снова послышался позади Христи голос Ивги.

- То-то же, не пропусти ее как-нибудь.

- Нет, я выйду из церкви. Там в дверях буду сторожить.

- Ох, и любопытна же эта Ивга, ох, и любопытна! - послышалось через некоторое время.

- Да и язычок у нее! Недаром, говорят, мужик в солдаты пошел.

- А ей и горя мало. Оседлала старого Супруна и ездит на нем. Все добро покойной Хиври к ней перешло. Удивительное дело, чего эта глупая Горпина молчит. Я бы ей посреди села расквасила черную морду.

- Верно, думает, что если будет угождать, то после смерти старика и ей кое-что перепадет.

- Как же, дождется. Ивга его крепко прибрала к рукам. Да и не такая она, чтобы свое упустить.

Разговор затих. Из алтаря доносился голос попа, с клироса глухое пение дьячка. В церкви становилось невыносимо душно. Облака дыма от ладана носились над головами, синели под потемневшим куполом, из дальних углов церкви доносился кашель. Раздался благовест к "Достойно". Народ, прослушав "Верую", понемногу стал выходить из церкви на свежий воздух. Когда раздалось "Святая святых", около Христи стало совсем пусто. Староста ходил от подсвечника к подсвечнику и гасил свечи. В церкви потемнело. Она казалась теперь склепом или гробом,- так печально и строго смотрели с иконостаса образа. Несколько баб с младенцами сбились у царских врат; дети плакали, матери укачивали их, шикали. Христе стало нехорошо, и она, хотела было выйти. Повернулась - а в стороне стоят две бабы и к ним бравая, как солдат, шагает Ивга.

- Ну, что? - донеслось до Христи.

- Панночка какая-то. С Колесником, который купил Кут, приехала из губернии,- шептала Ивга.- Пошел Колесник в гору; с панами знается, сам стал паном. А кем был когда-то! Девка одна в городе служила, так рассказывала: мясник, и все. Жена его и сейчас живет в городе. Он ее с собой не берет.

- Как же, она ведь совсем простая, а он, вишь, пан,- сказала другая.

- Когда мужиком был да жена работала, так нужна была, а паном стал, так и жена не нужна стала,- ввернула третья.

- Зачем ему жена? Там, в губернии, много таких. Говорят, будто и у него есть. Может, и эта такая,- говорила Ивга.

- О-о! Неужели? Ведь он старик уже.

- Старик! Бабка рассказывает, что у него только и разговору, что про девушек. От этих стариков все напасти.

С шумом и звоном отдернулась завеса на царских вратах, люди стали молиться, говор затих. Испуганные дети подняли рев на всю церковь. Из алтаря, строго поглядывая на детей, вышел поп с чашей. "Со страхом божиим...",- провозгласил он. И бабы, склонив головы, подошли к нему. Началось причащение.

Христя отошла к двери. Духота и крик детей раздражали ее. А тут у двери так хорошо: продувает легкий ветерок, в дверь видно, как зеленеет погост, солнышко пробивается сквозь густую листву лип и золотыми пятнами ложится на траву, словно кто расстелил зеленый ковер с оранжевыми цветами. А народу на погосте видимо-невидимо: детишки бегают, в тени девушки расселись и лукаво поглядывают на проходящих мимо парней, степенно проходят бабы, мужики. Между ними идет тихий разговор; но воробьи на липах раскричались, как евреи, и не дают слушать, о чем говорят люди. Они так неистово чирикают, что в церкви еле слышен голос попа. Чуднo Христе: там, снаружи, жизнь, настоящая жизнь кипит ключом, радует глаз, а тут, рядом, тихий сумрак... темный и тесный приют, куда прячется живая душа, чтобы исповедаться перед богом. Она задумалась, сопоставляя эти две стороны человеческого бытия. Туда, к свету, ее влекла молодость, там дети играют, слышен говор, там все, что красит жизнь, все, из чего она складывается, а тут могильная тишина, глухие возгласы попа, дрожащий голос дьячка, дым ладана и мрак обдают душу холодом, ничего не говорят сердцу... Отчего это так: это вот манит тебя, а к этому, хоть оно и свято, душа не лежит... Видно, трудное это дело - спасение.

- Батюшка поздравляет вас с воскресным днем и велели поднести вам эту просфору,- услышала Христя голос.