Гулящая

Христя подхватила его под руки и подняла выше головы. Малыш засмеялся, показав беленькие зубки. Глазки у него засверкали, личико раскраснелось, как ягодка. Христя, любуясь мальчиком, стала его подбрасывать: то поднимет высоко вверх, то опустит чуть не до полу. Малыш хохочет, ножонками сучит так ему это нравится.

- А что, Петрик, а что! - нежно глядя на сынишку, говорит Горпина.Еще никто тебя так не подкидывал, как панночка. Ишь как летаешь. Как птичка. Ку-ку-ку! Ку-ку-ку! - забавляется мать, прячась за спину Христи. А Христя и сама уже раскраснелась, а все подкидывает его.

- Будет, панночка, будет. А то устанете. Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, он у нас тяжелый, как возьмешь его на руки да подержишь, так и руки оттянет. Куда же такого тяжелого вверх подкидывать.

Христя опустила малыша на пол. Он немного постоял и опять бросился к ней.

- Петрусь! ни-ни-ни! - погрозила ему пальцем мать.- Тебе только позволь, так не отвяжешься. Будет! Пусти панночку. Пожалуйте к столу. Петрусь! Кому говорю, пусти! - крикнула Горпина на мальчика, который, уцепившись за юбку Христи, поглядывал черными глазенками то на мать, то на Христю.

- А мы вот вместе с ним пойдем,- сказала Христя, взяв его на руки, и стала усаживаться с ним за стол.

- У-у, срам какой, этакий увалень на руки влез! - с сердцем сказала Горпина.

- Доброго здоровья! - поздоровался Кравченко, входя в хату. Горпина и его пригласила к столу.

- А что это Федора нет до сих пор? - спросила бабка, усаживаясь рядом с Христей, которая подкидывала на коленях Петруся.

- Не знаю. Он уж должен сейчас прийти. Не зашел ли к отцу?

- А что, как старик?

- Дурит по-прежнему... И днюет и ночует у этой черномазой морды.

- Ты говорила с ним?

- Да что с ним разговаривать? Все равно не послушает, еще скажет, что сую нос не в свое дело. Федор с ним говорил.

- Ну?

- Что ж, дело известное. "Вы, говорит, все так; не то что за отца меня не почитаете, а вовсе меня не уважаете, только на мое добро заритесь. Хоть бы, мол, скорее старый черт ноги протянул да добро его заграбастать. Не бывать, говорит, этому, чужому отдам, так хоть буду знать, что помянет, а свои - как хотят".

- Вот это так! А ты бы ему сказала: да ведь внуки, не чьи-нибудь, а дети твоего сына. Об них подумай. Да и об сыне подумай: много он заработает, таская за попом кадило? Хоть бы землю-то отдал, самому ведь не под силу уже в поле работать.

- Как же! Отдаст он землю. А я, говорит, на что буду жить?

- Мало он, старый пес, денег припрятал?- рассвирепела Оришка.

- Были денежки,- спокойно возразила Горпина.

- А что?

- Да к Ивге в сундук перешли. Обошла старика, кругом опутала. Смеется над ним, с молодыми по шинкам таскается, а он не видит. Я уж ей говорила: мы ведь с тобой в девках подружками были. Ты бы, говорю, Ивга, хоть бога побоялась - над стариком так издеваться. А она пьяна была: "Чего там, говорит, к богу соваться, коли черт не помог". Какой, спрашиваю, черт? "Не знаешь, говорит, какой. Так спроси у своей тетки. Думаешь, говорит, не знаю, какое вы зелье варили да чем старика окуривали. Помогло? Много взяли со своими чарами? Не очень я испугалась твоей тетки, хоть она и ведьма. Я еще сама поучу ее колдовать". Сказано, пьяная, вот и мелет бог знает что.

Бабка, слушая ее, прямо позеленела. Сидит за столом, схватившись руками за лавку, и так тяжело дышит, что в груди у нее прямо клокочет.

- Про кого это вы рассказываете? - спросил Кравченко, прислушиваясь к разговору.

- Да...- махнула рукой Горпина.- Про свекра, голубчик, коли хочешь знать. Нет, чтоб на старости лет грехи замаливать, с молодицей связался. Да хоть бы путное что, а то...