Гулящая

- А вы разве знали ее? - спросила Горпина.

- Знала. И мне хотелось бы знать, где она теперь.

- Где? Бог ее знает, была когда-то хорошая девка, и с лица красивая, да, видно, пропала, не возвращается. Отец ее замерз, мать умерла. Там и мой свекор, верно, не без греха. Давнее это дело - позабылось уж. Знаю только, что Федор, мой муж, смолоду любил ее. А отец никак не хотел. Вот и начал он их утеснять. Утеснял, утеснял, пока вовсе из села выжил. Ушла Христя в город служить... Потом слух, пошел, будто хозяйку она задушила. Таскали ее... И опять она приходила в село, мать хоронила, а потом как ушла, так никто ее уж больше не видел. Федор был как-то в городе и, вернувшись, рассказывал, будто она с панычом путалась. А хозяйка заметила и прогнала ее со двора.

- А добра никакого ей после отца и матери не осталось?

- Добра? Какое ж добро? Знаю, что был огород и надел был. Видно, Христя передала все это Здору, там около них Здор жил. Здор и владел всем. Люди говорят, будто с этого он и разжился. Теперь богатеем стал. Когда ехали вы той стороной, видели дом его, крытый дранкой, обнесенный забором. Пан паном... Он у нас церковный староста. Свою старую усадьбу продал, на новую перешел, а вот Притыки усадьбу не знаю, продал ли, или так бросил. Теперь там еврей кабак держит.

Христя слушала, опустив голову.

- Так,- сказала она,- в хате Христи еврей кабак держит, а в душе у нее - христиане устроили кабак.

- Как это? А вы когда и где знали Христю? - спросила Горпина.

- Где? - сказала та и подняла голову.- Разве ты, Горпина, не узнаешь меня? Разве я так переменилась? Я ведь Христя. Та самая Христя, которая когда-то жила среди вас. Видишь, какая я стала теперь.

- Ты... вы... Христя,- забормотала Горпина, глядя на Христю. Кажется, выходца с того света она не испугалась бы так, как теперь испугалась Христи.

В это мгновение проснулась Оришка.

- А что, уже поздно? Не пора ли ехать? - спросила она.

- Пора, пора,- сказала первая Христя.

А тут Кравченко и Федор вошли.

- Василь! Пора ехать! - повернулась к нему Христя.

- Я сам за этим шел. Ехать так ехать, сейчас коня запрягу.

И Кравченко вышел из хаты. Через полчаса они выехали. Намучилась Христя за эти полчаса. Она все время сидела в хате и следила, чтобы Горпина не завела со старухой разговор о ней. Но Горпина сидела как в воду опущенная... Только когда уселись на телегу и выехали со двора, Христя вздохнула свободней.

8

- Теперь я вас повезу по другой дороге, чтобы вы увидели всю Марьяновку, узнали, какая она есть! - сказал Кравченко, когда они уселись на телегу, и повернул своего басурмана к церкви.

Они проехали по той дороге, которая шла через Марьяновку из города. Знакома Христе эта дорога, хорошо знакома! По ней бегали ее маленькие ножки, девушкой она тоже не раз мерила версты, шагая по этой дороге из деревни в город, из города домой. По этой дороге Кирило отводил ее в люди, по ней катились вслед за нею напасти. Тут она когда-то прощалась с деревней, а там вон встретила гроб с телом матери. Доехали-таки ее добрые люди, доконало то горе, которое Христя, сама того не ведая, принесла в родное гнездо. Безрадостные все это воспоминания, невеселые думы!

За площадью должна быть ее хата. Где она? Теперь тут целая улица, а когда-то тут кончалась деревня. Вот усадьба Карпа, Карпа Здора... Она, она. Рядом и их хата. Неужели это длинное строение, над которым висит на шесте бутылка, ее прежний дом? Место то самое, а хата незнакомая: вход не со двора, а прямо с улицы; там, где у нее был когда-то цветник, поднимались высокие мальвы и стлался по земле барвинок,- там теперь голая, утоптанная земля, а вместо окон - дверь в хату. Рыжий еврей стоит на пороге и внимательно глядит на их басурмана, который так резво бежит по дороге. Что это он, загляделся ли на коня-скакуна, или удивляется, почему богомольцы не сворачивают к его шинку?

Еще большая тоска охватила Христю, когда она увидела свою усадьбу. Ей вспомнился недавний разговор с Горпиной. В хате у нее - еврей шинкарь, а в душе - христиане. Разве это не правда? Святая правда! Вот к чему все дело клонилось, вот до чего довела ее слепая судьба. И это после всего того, что она перестрадала, что ей пришлось пережить! Вот для чего ее на свет породили, вспоили-вскормили!

Жизнь повернулась к ней оборотной своей стороной. Везде горы высокие да глубокие пропасти. Не успеет она взобраться на вершину, как уже снова летит вниз головой. Где ж ее пристанище? Где отдохнуть ей, приклонить одурелую голову? Там, в сырой земле, где лежат отец и мать, где не одну уже сотню лет лежат и тлеют все? И ради этого жить, ради этого мучиться, страдать?! "Ах, жизнь, жизнь!" - со вздохом прошептала она и склонила молодую голову на высокую грудь. Так клонит головку расцветший цветок, так гнется его тонкий стебель.