Гулистан

То откроешься Ты, то исчезнешь за мглою туманной,
Но тем больше влечет нас Твой облик прекрасный, желанный.

*

Порой увижу Друга без помех,
А то, ослепнув, в сторону шагну.

Зажжет костер — и воду льет в него,
Все время я горю или тону.

РАССКАЗ 10

Спросили раз Якуба, утратившего сына:
«Скажи, как то случилось, мудрец, с душой невинной:

К тебе сорочки запах из Мисра долетел.
В колодце ж ханаанском ты сына не узрел?»

«Как молния,— он молвил,— людское просветленье,
Лишь озарит и тотчас исчезнет озаренье.

Порой в одно мгновенье я возношусь в зенит,
Порой не различаю, что на пути лежит.

Когда б иль то, иль это избрать пришлось навеки,
Тогда б стремленье к жизни исчезло в человеке».

РАССКАЗ 11

Однажды в соборной мечети города Баальбека я держал небольшую речь, что-то вроде проповеди, перед людьми изнуренными, с огрубевшими сердцами, неспособными переноситься душою из этого видимого мира в мир божественных тайн. Заметил я, что вдохновение мое ими не овладевает и огня в их сырых дровах не раздувает. Бесполезным показалось мне воспитывать ослов и держать зеркало в квартале слепцов. Однако ворота мыслей я уже распахнул, а цепь слов своих растянул до следующей суры корана: «Я ближе к нему, чем его собственная сонная артерия!» И тогда я провозгласил:

Мой Друг — Он мне ближе, чем сам я себе,
Но странно, что я от него удален.

Как грустно мне — Друга в объятьях держа,
От Друга я сам все равно отлучен.

Даже я был опьянен вином этих слов, а чашу со сладкими их остатками еще держал в руках... В это время мимо нашего собрания проходил какой-то странник; мои последние слова подействовали на него, и он закричал так громко, что вместе с ним подняли восторженный крик и другие. Все бестолковое собрание пришло в волнение.

— Слава Богу, — воскликнул я, — далекие, но ведающие о Боге, оказались здесь, а близкие, но лишенные внутреннего зрения — далеко!

Коль слушатель речь не способен понять,
То можно ль держать вдохновенную речь?

Мы ждем доброй воли внимающих нам,
Желая сердца вдохновеньем зажечь.

РАССКАЗ 12

Однажды ночью в мекканской пустыне у меня подкашивались ноги от бессонницы. Растянувшись на земле, я сказал караванщику:

— Уезжай и оставь меня.

Как бедный, усталый пойдет пешеход,
Когда изнемог от дороги верблюд?

Когда толстяки похудеют в пути,
Худые, все силы растратив, помрут...

Но караванщик заметил:

— О брат мой, впереди святилище многодостойное, а позади—логово разбойное. Если пойдешь, выиграешь, а если уснешь — умрешь.

В пустыне под акацией в ночь хаджа спать приятно,
Но можешь в эту ночь и жизнь утратить безвозвратно...

РАССКАЗ 13

Видел я на берегу Средиземного моря некоего праведника, израненного тигром, он терпел великие мучения, рана его не заживала ни от какого лечения. Долго страдал он от этой раны, но все же непрестанно говорил:

— Слава Господу Всевышнему и Всемогущему, что я скован телесным недугом, а не грехами против божественных заповедей!

Если Друг дорогой меня казни жестокой подверг,
То о жизни своей я не буду скорбеть никогда...

Лишь спрошу: «В чем виновен, скажи мне, бедняк пред тобой?
Что обиделся ты — вот и вся моя злая беда!»

РАССКАЗ 14

Некий дервиш был в крайней нужде. И украл он из дома своего друга коврик; правитель велел ему отрубить руки и отдать на муки. Владелец ковра заступился за него, сказав:

— Я прощаю его!

Правитель молвил:

— Хотя ты и заступаешься за него, но он к наказанию должен быть присужден, ибо я не могу преступить закон!

— Ты говоришь справедливо, — ответил дервиш,— но если кто-либо украдет какую-нибудь вещь из имущества вакфа, ему не рубят рук, ибо «бедняк не обладает ничем и все, что есть у дервишей, принадлежит нуждающимся!»

Правитель простил вора, но стал его порицать: