тоже мало бы что изменило. Нет, здесь должна быть какая-
то более серьезная ошибка. Ведь есть даже теория роковых
ошибок, их совершали библейские цари, Александр Вели-
кий, Наполеон.
Я вспоминаю все свои действия в течение последней не-
дели и не нахожу, в чем я виноват: все было благоразумно,
осторожно, тонко. Единственное, в ком я ошибся, — это в
Арнольде, а я мог это предвидеть, я должен был считаться
с этой возможностью. Да, моя грубая ошибка заключалась
в том, что я должен был остаться в Германии.
Но, хорошо, что бы я там делал? Письмо Арнольда все
равно было бы опубликовано, Штеффен объявлен прово-
катором и потерял бы для них всякую ценность. Они, ко-
нечно, поспешили бы от него избавиться. Нет, ошибки
сделано не было. Я хотел бы прочесть, что пишут обо мне
газеты.
Ты, Штеффен, неожиданно стал популярен, твое имя
склоняется в кафе, трамваях и поездах. Это забавно, но ведь
ты, Штеффен, никогда не гонялся за популярностью. Ты
хотел мирно и тихо прожить свою жизнь.
Я не могу равнодушно вспомнить об Арнольде, этот не-
годяй мне испортил все.
Время проходит невыносимо медленно. Единственное раз-
влечение — это допросы. Я пробую острить, но, увы, швей-
царцы еще хуже моих соотечественников воспринимают
юмор.
У меня возник недурной план — написать нечто вроде
мемуаров. Я, конечно, не могу конкурировать с фон Бюло-
вым, Штреземаном к другими корифеями мемуарного ис-
кусства, но я все же считаю своим священным долгом за-
фиксировать некоторые этапы своей скромной жизни. Это
явится до известной степени страховым полисом.
244
Прежде ты, Штеффен, любил тень, теперь ты нуждаешь-
ся в свете, ярком свете.
Вот уже несколько месяцев, как я пишу свои воспоми-
нания. Через неделю меня выпустят из тюрьмы и вышлют
из пределов Швейцарской республики. Она слишком доб-
родетельна и невинна для того, чтобы Карлу Штеффену
было разрешено осквернять своим грязным дыханием аль-
пийский воздух.
У меня в банке уцелело десять тысяч франков, я еду в
Бразилию. Там Карл Штеффен начнет новую жизнь, у него
есть ваш адрес, мадам Гуерера.
Вы выше моральных предрассудков. Вот только, боюсь,
что на моей внешности плохо отразилось пребывание в ка-
мере. Да, это серьезная проблема, но не будем предрешать
событий.
У меня, кроме того, возник один недурной проект. Это,
конечно, на случай, если не выгорит с мадам Гуерера. Да,
проект неплохой.
У тебя, Штеффен, и в тюрьме неплохо работает голова. Ты
доволен собой, хитрец?..
Вместо послесловия
 каюте второго класса парохода «Колумбия», на-
правлявшегося в Бразилию, был найден мертвым
некто Вольфганг Крюгер. Пароходный врач устано-
вил смерть, наступившую в результате сердечной слабос-
ти. Никаких данных, на основании которых можно было
бы разыскать родственников умершего, обнаружено не бы-
ло. Среди вещей Крюгера была найдена толстая истрепан-
ная тетрадь, содержавшая неразборчивые записи на немец-
ком языке, не имеющие, по-видимому, никакого отноше-
ния к покойному. В записной книжке был обнаружен ад-
рес мадам Гуерера, крупной землевладелицы в Сан-Паоло,
которая, однако, на запрос сообщила, что никогда не слы-
хала о человеке по фамилии Вольфганг Крюгер.
Примечания
Все тексты приводятся по первым журнальным публикациям с
исправлением очевидных опечаток и некоторых устаревших осо-
бенностей орфографии и пунктуации.
Гулливер у арийцев
Впервые: Октябрь, 1936, № 2. Отдельное изд. – М., 1936.
Единственный и гестапо
Впервые: Молодая гвардия, 1936, № 3. Отдельное изд. – М., 1936.
В журнальной публикации повесть предварялась следующим ре-
дакционным предисловием: «Название впервые публикуемого
нами (пер. с немецкого) памфлета Георга Борна нуждается в разъяс-
нении. Почему герой памфлета именует себя “единственным”?
Откуда такой странный “титул”? Наименование это берет свое
начало от заголовка книги известного теоретика анархизма Мак-
са Штирнера, вышедшей в 1844 году, —“Единственный и его соб-
ственность”. В своей книге Штирнер “философски” обосновы-
вает проповедь самого необузданного эгоизма: “Что такое добро,
что такое зло!.. Я —Единственный. Для Меня нет ничего выше
Меня”. Буржуазная сущность эгоистической философии Штир-
нера разоблачена Марксом и Энгельсом в одной из первых работ
зрелого марксизма — “Немецкой идеологии”. В памфлете Геор-
га Борна красочно показано, прикрытием каких “идей” и устрем-
лений является сейчас индивидуалистическая идеология в фа-
шизированной, капиталистической Германии».
Характеризуя повесть, современный фантаст Е. Лукин пишет:
«Это ж надо было додуматься противопоставить гестаповской ма-
шине не героя-подпольщика, не отважного советского разведчи-
ка, а такого мерзавца, что поискать — не найдешь. Эгоист, циник,
прощелыга, предатель! И ему, представьте, сочувствуешь. На фо-
не гестапо даже он кажется отрадным явлением.
Собственно, привлекательность плутовского романа в том и
состоит, что жулик неизбежно симпатичнее государства, своего
исконного противника. Мало того, любой душегуб (Стенька Ра-
зин, Робин Гуд) просто обречен на любовь народную, стоит ему
противостать системе.
Однако мне всегда казалось, что для тридцать седьмого года