Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие в Афганистане времен холодной войны

Как и их комсомольские коллеги в лишившихся кедровых лесов приграничных районах, активистки КСЖ боролись за реализацию «мечты об общем языке» с афганками. Классовые понятия выступали в виде некой «первичной энергии» для общения с афганскими сестрами, но их собеседницы слишком часто оказывались всего лишь бедными родственницами в единой мировой семье женщин, проникшихся классовым сознанием[912]. Так, выступавшие на семинаре активистки ДОЖА не рассматривали паранджу как первостепенную проблему для женщин. У них, как и у мулл Нангархара, с которыми столкнулся Гиоргадзе, имелись собственные цели в своих провинциях, и ради достижения этих целей они были готовы заручиться советской поддержкой. Но мало кто из них рассматривал экономическую эксплуатацию и национальное государство в качестве важнейших вопросов и арены политической конфронтации. Они взяли на вооружение материальный, моральный и — до некоторой степени — риторический арсенал Советского Союза, но совершенно не усвоили субъектность советского авторитетного дискурса. Вторичное присвоение (реапроприация) активистками ДОЖА этого дискурса говорило не только об их творческих способностях, но и о бессилии советского глобального проекта сотворить мир по правилам собственной риторической и институциональной грамматики.

Это ознаменовало начало снижения дискурсивной уверенности и появление некоего разрыва в советском подходе к «женскому вопросу». Советский проект коренным образом изменил бывшие колонии Российской империи (и ряд территорий за ее пределами) и дал женщинам надежду на новые перспективы. Видеть вживую в кабульском «микрорайоне» советскую женщину-инженера, получать журнал «Советская женщина», где печатались фотографии женщин-трудящихся, выполнявших самые разные работы, — все это не было фантазией. И тем не менее главное, что говорили советские женщины, по-видимому, ускользало от афганок. «Многое из того, что называют „политикой“ в узком смысле, по-видимому, основывается на стремлении к определенности даже ценой честности, на стремлении к анализу, который навсегда сохранит свою актуальность и не будет подлежать пересмотру», проницательно написала автор обзора идей марксистского феминизма[913]. Как долго могут сохранять действенность старые термины общности, такие как «мы» или «женщина»?

ОТ «ЖЕНСКОГО ВОПРОСА» К ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА

Подобно тому как теоретические подходы КСЖ и ДОЖА к проблемам афганских женщин с самого начала были весьма запутанными, так и практические условия работы женщин-активисток на местах оказались весьма непростыми. Комсомольские советники писали в докладах о нападениях моджахедов на женские школы, а кровавая история НДПА мешала привлечению новых активисток[914]. В Гильменде, по словам одного советника, девушки боялись вступать в ДОМА из страха за свою жизнь. Другие медлили из‐за внутрипартийных споров. Когда один советник спросил девушек из Лашкаргаха, почему они не вступили в ДОМА, одна ответила ему вопросом на вопрос: «А в какую мы организацию вступаем — в халькистскую или парчамистскую? Вы сначала сами разберитесь, а потом нас агитируйте»[915]. Но корни самой серьезной проблемы ДОЖА залегали глубже. Подавляющее большинство афганских женщин было непричастно к государственной экономике и, следовательно, оставалось вне сферы влияния ДОЖА. Женская организация пыталась преодолеть этот разрыв путем создания «комитетов домохозяек», но в отчетах часто отмечали «слабую активность женщин-домохозяек, большинство из которых вообще теряют всякую связь с комитетами ДОМА после выхода замуж. Обуславливается это национальными традициями, законами шариата»[916].

Так значит, Мина была права? Один комсомольский советник в Гильменде убеждал свое руководство в Кабуле, что «о значении и важности работы на местности, в кишлаках говорить не стоит <…> Если руководство ПК не понимает, что в стране 90 % крестьян, то ставка <на „рабочую молодежь“> не поможет»[917]. Другой советник сообщал из северного Афганистана, что парады привлекли большое количество активисток ДОЖА, многие из которых были работницами на текстильной фабрике в Пули-Хумри[918]. Однако, добавлял он, плацдармами ДОМА служили женская парикмахерская и пошивочное ателье: ситуация, далекая от того, о чем мечталось. А за пределами столицы, в провинции, работа ДОМА по женскому вопросу носила «чисто эпизодический характер» из‐за «ведомственной разобщенности, непонимания значения и необходимости совместной деятельности, из‐за отсутствия взаимоуважения и взаимопонимания»[919].