Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие в Афганистане времен холодной войны

Есть соблазн рассматривать конфронтацию Советского Союза и гуманитарных НПО как столкновение территориальной империи с посттерриториальной «неправительственностью», при котором власть действует соответственно либо через ограниченное пространство, либо через распад такого пространства[947]. Агитационные материалы Шведского комитета по Афганистану изображали советскую оккупацию как продолжение царских аннексий Хивы и Бухары, в то время как Советы считали раздел Афганистана способом создания «сферы влияния» на севере страны[948]. Однако в распоряжении ШКА и «Врачей без границ» имелись карты, отражавшие более сложную правду о распространении власти Советов на афганской территории, где она местами перемежалась вкраплениями «освобожденных районов»[949]. Интерпретировать все эти карты можно было по-разному, но понятие пространства по-прежнему оставалось общей «оболочкой» — задача состояла в управлении территорией, составленной из смежных фрагментов[950].

Однако подобное восприятие глобальных проектов несет в себе риск упустить из виду множество скрытых способов освоения территории, которыми пользовались СССР и его противники. Как напоминают нам географы, народы и армии не всегда присваивают пространственно смежные земли[951]. Пространство — это не просто измерения, но «продукт взаимосвязей», среда, через которую «мы познаем встречу историй»[952]. Такие «встречи», однако, происходят не потому, что «все связано со всем» и не потому, что «все места связаны»[953]. Соединение «локальных» пространств в «совместно конституированные» зоны (co-constituted landscapes), где одно место есть в то же время и другое, происходит, скорее, посредством обмена товарами и идеями, причем не только между метрополией и колониями, но и в обратном направлении даже при наличии очевидного, казалось бы, постколониального контекста[954]. Таким образом, пространство — это «одновременность пока-что-историй», с ее включенностью человеческих жизней в транснациональные ассамбляжи и нарративы[955].

Ничто не свидетельствовало об этом явлении более наглядно, чем двойственные границы, образовавшиеся в северных и восточных афганских землях в 1980‐е годы. С 1981 по 1988 год 62 тысячи советских пограничников, ранее дислоцировавшихся на территории СССР, оккупировали север Афганистана вплоть до кольцевой дороги, построенной за несколько лет до этого инженерами из Восточного блока. Как ни парадоксально, необходимость защиты «безопасности южных рубежей СССР» потребовала смещения границы внутрь Афганистана. Официально пограничные войска никогда не покидали советскую территорию: эта фикция выглядит тем более поразительной, что на счету погранвойск оказалось 41 216 убитых афганцев, и сами они потеряли почти три тысячи своих товарищей[956]. Прибыв из пограничных земель, что придавало попранию международного права пространственное выражение, эти знаменосцы «территориальной целостности Советской земли» стали ходячей полосой смерти, которая навязывала свою власть не за счет аннексии пространства, но путем превращения этого пространства в зону, где действовал режим исключений и правовой неопределенности. Статическая граница сменилась «ситуацией перманентной, вялотекущей эволюции, для которой характерны постоянные изменения, некоторые — резкие и четко спланированные, а некоторые — импровизированные»; прежняя, прочерченная колонизаторами линия растворилась, превратившись в завесу для насилия[957].