Гуманитарный бум

— Хорошо, вы недовольны моими лекциями, но ведь на лекциях обо всем не расскажешь. Дайте-ка я вам польщу и скажу, что вы люди достаточно образованные, но я не могу ориентироваться на таких, как вы, ребята. Первая заповедь каждого педагога — исходить из среднего уровня студентов. Может быть, вам на моих лекциях скучно, но будем откровенны: не столь уж я придирчив. Я не наставил бы вам двоек в зимнюю сессию, если бы вы сдали мне все положенное по программе. Сдали и — свободны. Занимайтесь спортом, искусством, развлекайтесь. Пользуйтесь тем, что вы молоды. У меня этой привилегии, к сожалению, уже нет.

— А мы не хотим… не хотим развлекаться. Мы народ сердитый и хмурый, — сказал Никита.

— Уж юмора-то вам не занимать, Машков!

— Мы не хотим на каждый вопрос иметь два ответа, — рвался в бой Мика Степанов. — Это приводит к самому страшному.

— Скажите пожалуйста! К чему же?! — Алексей Степанович изобразил шутливый ужас.

— К двуязычию! — выпалил Мика. — Есть люди, которые с кафедры произносят высокие слова, обличают чуждые нам нравы, а сами… живут на тургеневских дачках!

Лицо Алексея Степановича помертвело.

— Это вы обо мне? — спросил он ледяным шепотом.

Лева и Никита в унисон присвистнули и стали с любопытством разглядывать панель потолка. Покатый лоб Алексея Степановича запульсировал жилками, он покачнулся и схватился за стул.

— Вон! — проговорил он буднично и, освобождая шею от тугого воротничка, заорал: — Вон отсюда! Чтоб духу вашего… не было!

— Я предупреждал, — вздохнул Никита, как будто ему было больше всего жаль потерянной возможности разглядывать потолок.

— Вон! — повторил Алексей Степанович, не замечая, что сам же загораживает дорогу гостям.

— Да, Степанов, — скорбно произнес Лева, — придется тебе подыскивать другой вуз. Дров ты наломал, это точно.

Под слоем цветущих рыжих веснушек на лице Мики разлилась краска.

— Ребята… Алексей Степанович, — он не знал, к кому обращаться, — я сказал то, что думал!

— Мой тебе совет, дружище: застрелись, — посоветовал Лева. — В твоем положении…

— Оставьте его! Я догадываюсь, чья тут рука, — Алексей Степанович повернулся к Никите. — Это вы, Машков! Ваша режиссура!

— Ах, какая проницательность! — шутовски вскричал Лева.

— Прекрати, Борисоглебский! Вы с ним одним миром мазаны! Мы еще в деканате поговорим!

— Почему же на «ты»! — обиделся Лева.

— Разрешите?.. — Никита просил уступить ему дорогу.

— Сделайте одолжение, — Алексей Степанович посторонился и вдруг с мучительным стоном обхватил руками голову.

— Папа, тебе плохо? — бросилась к нему Лиза.

— Чудовищно болит голова, чудовищно! — он слепо шагнул к креслу и на ощупь пододвинул его к себе.

— Может быть, воды? — спросил Никита, и Алексей Степанович из последних сил заорал:

— Вон!

Капитаны растерянно направились к двери. Алена старалась опередить их, чтобы оказаться рядом с Никитой.

— Не уходи, прошу тебя! — взмолилась Лиза, тоже растерянная из-за всего, что произошло, но Алена с неожиданной злостью оттолкнула ее:

— Отстань ты! Отцепись, змея!

Она догнала Никиту уже за калиткой. Он, не оборачиваясь, шел к лесу, и Алена с трудом поспевала за ним, задыхаясь от быстрой ходьбы и сдувая с раскрасневшихся щек прядку волос.

— И ты из-за Борща?! Кончай… Ничего же не стряслось! Подумаешь! Просто этот лопух Степанов сморозил глупость!

— А ты слышала, как он повернул?! «Я догадываюсь, чья рука!»?

— Побежит жаловаться?

— Наверняка. Еще из университета вышибут. Я-то переживу, а вот отец… Его и так мучит, что он мне будущее не обеспечил.

Алене было трудно соображать на ходу, — она приостановилась, а затем догнала Никиту.

— Я попробую уломать его через Лизу. А если не получится, попрошу деда, — Алена заметила тень неудовольствия на лице Никиты.

— Обойдемся без благодеяний. И Лизу просить не надо.

— Ясно, — сказала Алена, уже не стараясь идти с ним вровень.

— Что тебе ясно?

— Ясно, ради кого ты декламировал Тургенева. «Кто не видал Венеции в апреле, тому едва ли знакома вся несказанная прелесть этого волшебного города». Только что ты нашел в этой Борщевой? У нее такие неровные зубы…

Никита с неприязненным любопытством взглянул на Алену:

— Подножку ставишь своей же подруге!

— Ты мне дороже всех подруг!

— Все это слова, слова, слова.

Он резко повернулся, чтобы уйти. Алена испуганно закричала:

— Я тебя люблю!

Он замер вполоборота к ней:

— Что?

— Люблю! Люблю!

— Любишь?! А, понимаю! У тебя появилась новая роль, которую ты с успехом разыгрываешь.

Он изобразил почтительное внимание зрителя.

— Это не роль, — сказала Алена.

— Очень жизненно, оч-чень…

— Почему ты не веришь? Это же жестоко. Я не лгу.

— А помнишь, как ты выступала в райкоме комсомола? Ты поддержала меня, Леву, Николая? Нет, ты прежде всего думала, как бы не прогадать самой. Выжидала, куда подует ветер. Пропесочат этих капитанов или погладят по головке?

— Но я вас совсем не знала!

— Если бы нам дали выговор, ты бы к нам и не подошла. Не стала бы рисковать. Ты же очень осторожна! У тебя такой прославленный дед!

— Ты мстишь мне за деда? Но дед же не виноват, что его не сняли, как твоего отца! Он занимался промышленностью, а не сельским хозяйством.