Гуманитарный бум

Все, что ни делал Федя, он делал с таким чувством, как будто вскакивал на приступку трамвая, готовый спрыгнуть с нее в любую минуту. Его приводила в уныние сама мысль о каком-нибудь постоянстве, и в жизни он предпочитал  п р о м е ж у т о ч н ы е  состояния. Точно так же, как сильно и резко пахла на сломе сорванная ветка, жизнь привлекала Федю лишь в переломные моменты. Он не любил, когда все в ней прочно входило в свое русло и приобретало устойчивый порядок. По натуре своей он был добрым человеком, но окружавшие его люди считали непостоянство злостным пороком, и он соглашался с тем, чтобы его тоже причисляли к порочным и злым, лишь бы сохранить за собой право на непостоянство. Зло, причиняемое им другим, было лишь невольным результатом его поступков. Поэтому даже те, кто из-за него страдал, любили его, а те, кому было с ним хорошо, обманывали.

Переселившись к Анюте, Федя не рассчитывал, что их союз будет прочным, и старался не заглядывать в будущее. Анюте он говорил, что ему хорошо с ней, называл ее шутливыми и ласковыми прозвищами, бреясь по утрам у зеркала, громко распевал «Блоху», но все это относилось как бы к сейчас, к сегодня. Федя не спрашивал себя, что будет завтра, послезавтра, через год. Чтобы не лишиться счастливых минут, он старался пользоваться ими бездумно, словно человек, проехавший на подножке трамвая от одной конечной станции до другой.

— Анютка! — закричал он, открывая колесом велосипеда калитку и с удочками въезжая во двор. — Почему не встречаешь?! Борщ готов?! Совсем обленилась!

Он прислонил велосипед к веранде.

— Анютка, шкуру спущу!

Дверь приоткрылась.

— Федя, ты? Подожди минутку.

Лицо Анюты было встревоженным.

— Что значит — подожди!

Он снова стукнул в дверь, но уже слабее.

— Ну?! Чего барабанишь? Ты, что ль, хахаль ее новый? — перед ним стоял Анютин муж. — Ишь, нарыбачил! Удочки-то мои! А ну, дай сюда!

— Возьми, — Федя растерянно протянул ему удилища.

— И дом мой, и… — приглядевшись к велосипеду, он понял, что велосипед был Федин. — А мой «Прогресс» где?! Продали?! На свалку снесли?! Где, спрашиваю?!

— Здесь он, здесь! — Анюта метнулась к сараю.

— С собой заберу! — он отстранил ее. — И удочки заберу! И двустволку! Где двустволка?!

— Нет ее, — сказала Анюта.

— Продали?!

— Тебе сейчас нельзя ее брать.

— Убью! Перестреляю!

Федя рысью бросился на помощь Анюте.

— Дурак, посадят же! — крикнул он.

— Все равно разорю это гнездышко! Где ружье?!

— На! — Анюта сорвала с гвоздя двустволку и швырнула мужу.

Тот переломил ствол.

— А патроны?

— Отсырели…

— Патроны где?

— А ты не ругайся. — Анюта повернулась и спокойно двинулась к дому.

— Нет, подожди, — он ринулся к ней, но наткнулся на Федю. — А ну, москвич, с дороги! Пре-ду-преж-даю!

— Поговорим давай.

— Ишь ты! А о чем нам с тобой разговаривать?!

— О погоде!

— Это можно. А бутылка будет? Без бутылки такой разговор не поднять.

— Найдется. Мы богатые…

— С чего разбогатели?

— В лотерею выиграли. Миллион.

Они поднялись на ступеньки.

…После того как муж Анюты ушел, Анюта и Федя долго молчали, не глядя друг на друга и прислушиваясь к скрипу распахнутой двери, которую водило ветром.

— Вот видишь, какой он! Теперь житья не даст! Сначала сам деньги совал, а сейчас назад требует!

— Плюнь ты на него.

— Нельзя. Муж.

— Что для тебя важнее, отметка в паспорте или… — Феде стало неудобно на стуле.

— Не о том я, — она прижала к щеке Федину руку с часами. — Я перед ним виновата.

— Перед бугаем этим?! Ты?!

— Виновата. Не дождалась.

— Вот люди! Вобьют же себе в голову!

— Ты со стороны на все смотришь, а здесь, Феденька, деревня. Это тебе не у папы на даче, — Анюта хотела отклониться от его руки, но Федя не отпускал ее.

— Да, жену надо бить, иначе не воспитаешь!

— Федька! — боясь, что он действительно выполнит свою угрозу, Анюта закрылась обеими руками.

Он схватил ее в охапку и стал целовать.

— Леший, бить же хотел! — сказала Анюта.

VIII

Лиза надеялась, что Москва ее спасет. Убегая с дачи, она как бы говорила себе: только бы добраться до дома, только бы добраться, а там… там она в безопасности, в надежной норке, юркнув в которую можно ничего не бояться. Экзамен она сдала хорошо, и когда всему курсу раздавали зачетки, к ней на мгновение вернулось ощущение, что она отличница, красавица, беспечная и веселая папина дочка. Она раскрыла зачетку, но тут же вспомнила о болезни отца, о Феде, о Никите, который разузнал ее адрес, и в душе заныла тревога. Ее пригласили в кафе — отметить сдачу первого экзамена. Она отказалась. Тихонько выскользнула из университета и нырнула в метро. Тревога не исчезала, и Лиза с досадой подумала, что лучше уж было бы получить тройку или вообще провалиться, чтобы не возникало никаких соблазнов счастливой жизни.