В строгой и доктринально фиксированной атмосфере лондонских групп Успенского “Г” (так отныне среди лондонских учеников Успенского именовался Гурджиев) стал считаться не существующим, хотя Успенский никогда не отрицал, что то, чему он учил, было получено им от этого “Г”. В ряде случаев Успенский повторял то, что сказано в “В поисках чудесного” о разрыве с Мастером. Во всяком случае справедливым представляется мнение, что Успенский должен был разорвать с Гурджиевым в результате того, чему он научился у последнего, а не в качестве реакции против этого.
В “В поисках чудесного” Успенский подчеркивает разницу между человеком Гурджиевым и идеями Гурджиева. Ораж также делал это различение. Успенский писал: “Я ясно видел в это время, что я ошибался относительно многих вещей, которые я приписывал Г”. И хотя “тот, кто знает”, и “от кого было получено учение”, знал еще очень много, в трактовке Успенского он теперь выглядел менее привлекательным, чем прежде.
Идея совершенного мастера пришла к Успенскому из теософии. Успенский посвятил значительную часть своей жизни поиску высшей породы человечества, людей высшего типа. “Живой сверхчеловек настоящего времени… сообщает душам высший принцип”, – писал Успенский в книге “Внутренний круг. О последней черте и о сверхчеловеке”, опубликованной в Петербурге еще в 1913 году. “Когда человек начинает искать сверхчеловека вовне, он находит его внутри себя”, – писал Успенский. Очевидно, Успенский хотел видеть в Гурджиеве представителя сверхчеловечества. Общение с реальным сверхчеловеком Гурджиевым обратило его к сверхчеловеку в самом себе – к своим высшим возможностям, к своему высшему “я”, которое он должен был отстаивать в трудные годы революции, Гражданской войны и эмиграции.
Разорвав с Гурджиевым в 1918 году, Успенский обратился к своим старым интересам и к “поискам чудесного”. То же произошло с ним после окончательного разрыва с Гурджиевым, когда Успенский снова вернулся к работе над сводом своих идей – “Новой моделью вселенной”. Когда в 1931 году вышла книга Успенского “Новая модель вселенной”, он заметил Кеннету Волкеру, что с ее помощью он надеется установить связь с “эзотерическими школами”. Возникает вопрос: чем, по его мнению, была его учеба у Гурджиева? Ораж называл шато Приер эзотерической школой, хотя сам Гурджиев неоднократно говорил, что это лишь внешнее кольцо некоего оккультного центра. Очевидно, Успенский не захотел примириться с расколом между учителем и учением, и образ эзотерической школы был разрушен для него, когда был разрушен образ его учителя. Однако еще около тридцати лет ему предстояло нести в себе груз этого разлада, и только перед самой своей смертью в 1947 году он сумел сбросить его с себя окончательно.
В феврале 1923 г., когда лондонская газета
Успенский соединял в одно целое свои идеи и идеи Гурджиева. Он и его ученики оказались втянутыми в эту двойственную систему. Однако, оставаясь человеком, который помимо того, что он получил от Гурджиева, не нашел ничего своего (если не считать умозрительных теорий его “Новой модели вселенной”), он должен был продолжать учить своих учеников идеям Гурджиева и, с другой стороны, заниматься вместе с ними “поисками чудесного”. Много лет он основывал свою деятельность на мнении, что идеи системы были истинными, но источник (Гурджиев) был загрязненным. Следовательно, нужно было искать Источник, из которого сам Гурджиев получил свою систему.