Гусаров Д. Я. Избранные сочинения. (Цена человеку. Вызов. Вся полнота ответственности)

Увидеться им больше не довелось. В самом начале протеста Жадановский и Лихтендшадт были заключены в общий карцер второго корпуса, где, несмотря на угрозы порки, вместе с товарищами не прекращали пения. Это длилось целую неделю — в темноте, на воде и хлебе, пока не осипли их голоса, пока голод не обессилил протестующих, а страшная духота и спертый воздух не привели их в лазарет.

Петр протестовал вместе с уголовниками. Долго петь им не пришлось — уголовникам быстро надоела эта канитель, но они с удовольствием избрали свою форму протеста. Пользуясь жарой, разделись донага и при входе надзирателя дружно ложились на пол.

К счастью, карцеры были переполнены политическими, и у начальства не оставалось ничего другого, как не замечать этих вольностей.

Да, в трудную пору покидал Петр Анохин своих товарищей по каторге, которые продолжали борьбу и после его отъезда. Уже в Сибири, через несколько лет, он узнал, что «песенный протест» вскоре сменился более организованным, что тюремному начальству были предъявлены требования из 17 пунктов, в результате чего четырнадцать политических были спешно переброшены в Орловский централ, славившийся на всю Россию жестокими порками, избиением и издевательствами.

Среди переведенных был и Борис Жадановский. Где–то он сейчас?

Два месяца назад в Петрограде Анохин неожиданно встретил Лихтенштадта. Во главе отряда красногвардейцев он шел по Суворовскому проспекту в сторону Смольного. Долго говорить не пришлось — оба спешили. Но Владимир — все такой же мягкий, искренний, душевный — успел сообщить, что Жадановский жив, что он выдержал все муки и истязания, но опасно болен и теперь лечится где–то в Крыму.

Для обоих это была огромная радость. Они стояли, смотрели друг на друга и улыбались тому; что и они вот тоже живы, что довелось им и свидеться, что встретились они хотя и в тревожные, но в общем–то счастливые дни, а то, что было там, в прошлом, то о нем и вспоминать им не к чему — оно и так никогда не забудется.

IV Доверие

«Настоящим свидетельствуется, что предъявитель сего тов. Анохин Петр Федорович с начала 1918 года по май месяц 1921 года действительно состоял на посту Председателя Олонецкого Губернского Исполнительного Комитета.

Самым ярким и верным показателем его неоценимых заслуг делу революции, интересов рабочих и крестьян служит тот факт, что на протяжении этих трех лет, во время восьми состоявшихся Губернских съездов Советов его кандидатура первой и единогласно проводилась в состав членов Губисполкома…»

(Партархив Карельского ОК КПСС, ф. 3, св. 860, д.2, л. 3.)

1

В конце февраля железнодорожники станции Петрозаводск избрали Петра Анохина депутатом Олонецкого губернского Совета, в составе которого к тому времени начала резко обостряться политическая борьба между большевиками и левыми эсерами.

Камнем преткновения служил вопрос о войне и мире.

В октябре 1917 года левые эсеры, выделившись в самостоятельную партию, пошли на соглашение с большевиками. Они входили в состав ВЦИКа, Совета Народных Комиссаров, в местные Советы. В начале они даже поддерживали ленинскую политику скорейшего окончания войны. Однако, когда на переговорах в Бресте выяснились захватнические аппетиты милитаристских кругов Германии, левые эсеры заколебались, стали хитрить, уклоняться, искать каких–то третьих путей в войне и мире и в конце концов решительно выступили против подписания Брестского договора.

Обстановка осложнялась тем, что в составе Центрального Комитета большевистской партии не было полного единодушия по вопросам войны и мира. Группа «левых коммунистов» во главе с Бухариным выдвинула авантюристический лозунг ведения против Германии «революционной войны» с расчетом на интернациональную помощь международного и, в первую очередь, немецкого пролетариата. Троцкий в нарушение инструкций Совета Народных Комиссаров и ЦК партии сорвал переговоры в Брест–Литовске.

18 февраля немцы возобновили наступление. Авантюристическая политика «левых» привела к тому, что условия нового мирного договора, подписанного в Бресте 3 марта 1918 года, оказались еще более тяжкими, позорными и унизительными для России.

Ленин понимал, что Брестский договор не может быть долговечным, но мир, как воздух, необходим был молодой советской республике, чтобы создать рабоче–крестьянскую армию, наладить государственный аппарат, справиться с разрухой и голодом, охватившим всю страну.