Гусси. Защитница с огненной скрипкой

И тут песня кончилась. Ангелина сидела и смотрела на меня, не проронив ни слова. И я тоже не знала, что сказать. Я ещё не переживала ничего похожего. Кажется, воздух в комнате всё ещё потрескивал от пронизавшей его музыки. А у меня возникло чувство, что я могу сделать что угодно и стать кем угодно – стоит только захотеть. Мир лежал передо мной во всей своей необъятности, полный возможностей и мест, куда я могу отправиться, или людей, которых я узнаю. Это наводило на мысли, что мои невероятные сны на самом деле были воспоминаниями, что я и правда родилась где-то в другом месте, где на скалах над океаном стоит маяк и корабли уходят за горизонт. Или же эти сны показывали возможное будущее, меня, какой я стану однажды, и мир, в котором когда-то окажусь?

Но нет, я же была Защитницей, и меня готовили к этой судьбе с самого рождения. У меня не может быть иных возможностей. У меня есть долг, есть ответственность. Посёлок – это мой дом, и он нуждается в моей защите. Особенно сейчас, когда Погибель нашла лазейку в воротах, и к тому же из-за моей ошибки.

– Что с тобой? – спросила Ангелина.

Я покачала головой.

– Просто устала, и всё. Хочешь, помолимся за твоих родных?

Ангелина сразу погрустнела.

– Да, – сказала она, – очень хочу.

Вместе мы зажгли Свечу во здравие за родных Ангелины, чтобы они пережили ночь в пустыне, и одну за Всадницу тоже. Пока я повторяла слова Таинства, Ангелина смотрела на мигающее пламя, отражавшееся в её глазах. Что-то странное таилось в глубине этих глаз, может быть, какое-то невысказанное горе.

А может, настороженность.

В эту ночь я увидела совершенно новый сон.

Я видела нечто невероятное.

Я была чайкой в этом сне и летела высоко над волнами, а с горизонта на меня надвигался шторм.

Я была четырёхмачтовым кораблём, терзаемым штормовыми валами, возносившими меня к самому небу, словно корабль-призрак, и гонимыми жестоким ветром, пока моё сердце не разбилось о скалы.

Я была горящим в ночи маяком, и мой луч летел над водой, борясь с окружающей тьмой единственной ведомой мне песней, песней горящего сердца.

Я была семьёй, запертой в корабельном трюме. Я была океанской водой, заливавшей трюм, поднимавшейся всё выше и выше, до колен, до груди, до горла. Я была последними пузырьками воздуха, вылетавшими из их ртов.

Я была их обессилевшими сердцами, их остывающей кровью. Я была самой Смертью, явившейся за ними, чтобы принять их в свои объятия и упокоить в Вечном молчании.

Я была океаном, полным рыбы и темноты, таким глубоким, что лишь слепые твари пожирали друг друга у самого дна, куда не проникает свет, а скользкие мрачные чудовища хранят свои тайны.

Я была младенцем, маленькой девочкой, найденной среди обломков крушения, закутанной в одеяло и смотревшей на луну, пока надо мной перекликались на незнакомом языке чужие женщины.

Глава 11

Я вынырнула из сна, как будто тонула в глубокой воде. Я задыхалась и кашляла, лёгкие горели, а руки ломило от усилий. Сверчок вскочил мне на грудь и лизал лицо, пока я не пришла в себя. Ангелина уже встала и теперь смотрела на меня, держа в руках книгу и чашку с чаем.

– Что-то странное приснилось?

А правда, что мне приснилось? И что означали все эти невероятные сны?

– Вроде того, – сказала я.

Я потёрла глаза и сплюнула. Голова немного болела, но только в том месте, куда попала чашка Петрова. Солнце ещё не встало, раз Ангелина читала при свече – значит, хотя бы сегодня я не проспала.

– Я вообще-то отлично толкую сны, – сообщила она. – Если, конечно, ты мне их расскажешь.

Дедушка Вдова никогда не принимал всерьёз толкование снов. Говорил, что почти всегда это «мелкое хулиганство безответственных шарлатанов». Называл толкование снов в лучшем случае искусством складно врать и говорил, что с таким же успехом можно было читать судьбу по следам улитки.

– Даже не думай доверять тому, кто берёт на себя смелость толковать сны, – твердил он. – Это не более чем разрозненные осколки, носимые ветром. И любое придаваемое ими значение будет не более чем твоим домыслом, порождённым неуверенностью и тревогой. Выдумкой, одним словом.

– Дай-ка я угадаю, – сказала Ангелина. – Твой дедушка Вдова не одобряет онейромантию?

– Ангелина, я впервые в жизни слышу это слово.

– Это значит толкование снов, – объяснила она. – Это настоящее искусство. Или даже наука. В ней сведущи все, кто творит ритуалы.

– Да неужели? – спросила я, продевая голову в ворот мантии. – Да будет тебе известно, что дедушка Вдова творит ритуалы лучше всех на этом берегу реки, и он считает это ерундой.

Ангелина наградила меня совершенно новым взглядом. Впервые я увидела в её глазах ту жёсткость и подспудную силу, которой дай волю – и она спалит дотла весь посёлок.

– А тебе никогда не приходило в голову, – выдала она, – что твой дедушка Вдова может оказаться вовсе не таким непогрешимым и всезнающим кладезем премудрости, которым ты его считаешь?

Я не поверила своим ушам. Такой глупости я ещё в жизни не слышала. Я подскочила к Ангелине и ткнула в неё пальцем.