Итак, вместо того чтобы пойти в питомник к мистеру Майелле, я понеслась во всю прыть на другой конец посёлка, где в здании общественного суда находился архив. Это было неуклюжее маленькое квадратное здание, одно из первых, появившихся на этом месте. Его построили из необожжённых кирпичей, причём глину для них брали здесь же, на месте. В итоге оно напоминало уродливую огромную птицу, которая села на песок да вдруг окаменела. В детстве я его так и называла – Птицедом, и даже боялась, что когда-нибудь птица проснётся, стряхнёт с перьев куски глины и унесётся куда глаза глядят, искать лучшей доли.
Поскольку почти все споры (случавшиеся в посёлке очень редко) решались на площади для собраний, возле церемониального столба, здание суда превратилось в склад для записей и документов, которые считались достаточно ценными, чтобы их стоило хранить. Заправляла здесь одна пожилая леди, мадам Голеску, с годами и сама ставшая похожей на этот дом. Она расплывалась за своей конторкой подобно старой клуше и тряслась над отданными ей на хранение документами, как наседка над яйцами. Комнату украшали маленькие салфеточки, ярко раскрашенные птичьи косточки и перья и маски из лопаток койота. Как женщина, посвятившая всю свою жизнь охране чужих документов, мадам Голеску являла для меня тайну, великую и ужасную. О ней шептались, что она успела объездить весь свет, что она была ведьмой, что у неё не меньше десяти детей по разным странам и что она жила в них до того, как явилась сюда. И тем не менее вот она, не вылезает из-за своей конторки, кисло улыбается и потчует всех песочным печеньем.
Мне вообще-то нравилось здание суда. И я не была здесь уже целую вечность. Так что я даже немного обрадовалась, что пришла сюда сегодня.
Я открыла дверь, задев подвешенный над нею оберег из иностранных золотых монеток: металл тихонько зазвенел, как будто по комнате пронёсся летний дождик. Разбуженный им хор самых разных звуков приветствовал меня, пока я шла под это бодрое пение. Вот его я и имела в виду, когда говорила, что мне здесь нравится. Такая приветливость всегда оставляет в тебе желание прийти сюда ещё раз. И хотя большинство наших жителей терпеть не могли эти «дверные звонки» мадам Голеску, я не принадлежала к их числу.
Мадам Голеску красовалась в пышном пурпурном платье, а тяжёлые серьги в ушах были разрисованы как настоящие глаза. Седые волосы торчали в узле на макушке, как растрёпанный кактус. Она сидела за конторкой, заслоняя запертую дверь в хранилище, как всегда.
– Так-так, старушка Гусси, – воскликнула мадам Голеску. – Что же привело тебя сегодня в мой правительственный особнячок?
– Я хочу найти запись, – сказала я.
– И ты пришла именно туда, куда нужно! – просияла она. – Это какая-то определённая запись?
– Я ищу… в общем… я ищу запись про себя, – ответила я. – Любые документы о том, как я попала в посёлок.
На физиономии мадам Голеску мелькнула любопытная гримаса: лишь намёк на кривую ухмылку и блеск в глазах – я бы затруднилась объяснить, что это было. А в следующий миг на место вернулась дежурная улыбка, как будто ничего и не было.
– Я на удивление хорошо помню тот день, – сообщила мадам Голеску. – Ты была очень милой малюткой в коротком платьице: я никогда не видела ребёнка с такими огромными круглыми глазами. Тебя окружали сплошные тайны – довольно странно для маленькой девочки. Зато дедушка Вдова был вне себя от счастья, когда ты появилась.
– Так вы знаете, откуда я родом? – воскликнула я. – Ну, в смысле, как я сюда попала?
– Нет, милочка, этого я сказать не могу. Но архивы никогда не врут, а уж мэр Беннингсли позаботился о том, чтобы твоё прибытие было оформлено как положено.
– Вы разве сами их не читали? – удивилась я.
– Я стараюсь не совать нос в чужие дела, – сказала она. – За исключением тех людей, кто мне неприятен. Вот документы Лукреции Беннингсли я прочла не меньше десяти раз, это точно. Но тех, кто мне симпатичен, я стараюсь не задевать. Всё, что мне нужно знать, они расскажут мне сами, если потребуется. Я не сплетница.
– Понятное дело, – пробормотала я, испытывая сильные сомнения, что это правда. – Но вы не против, если я загляну в свои документы сама?
– Конечно, нет, милочка. Публичные архивы для того и существуют. – Она встала и извлекла из ящика огромное кольцо с ключами. Минуту покопалась в поисках нужного ключа, и вот уже массивная деревянная дверь распахнулась передо мною во всю ширь. – Обожди здесь минуту. Я мигом найду то, что нужно.
И мадам Голеску скрылась в тёмной комнате.
Я так и осталась стоять в окружении нелепых диковин из неведомых мест, зонтиков, статуэток, бутылок из-под шампанского и ваз с изображениями костлявых воинов – миллиона сувениров из миллиона жизней, прожитых где-то этой странной тихоней из хранилища архивов. Женщиной, которую никто не знал толком, державшую свои тайны при себе. Я часто думала, на что это похоже – прожить вот такую неистовую жизнь и не отвечать ни за кого, кроме себя, не беспокоиться постоянно о целом посёлке. Только я и мои желания – вот и всё, и никаких обязательств.