Густая роща

Леший склонил голову. В цветок вьюнка попала слеза и он, впитав ее, расцвел еще краше.

* * *

Вурдалак сидел на пыльном троне. По бокам вилась густая паутина, по которой ползали крупные пауки, но его устраивал такой антураж.

— Подумать только, я царевич уже более пятисот лет, но совсем не выгляжу, как царевич из сказок, — сказал он.

Никто не поддержал разговор. Одиночество, как паучьи сети, давно опутало его плотным коконом. Боль, что он испытывал, закалила его характер, но оставила вечно гниющие язвы. И каждый раз Яге удавалось ткнуть своими словами именно в них.

Свобода… хотел ли он свободы на самом деле? Ведь он прислуживал ей столько лет и никогда не жаловался. Пытался несколько раз предать ее, но это было лишь временное недовольство.

— Если бы только ты полюбила меня, а не его, всего этого не было бы, — сказал Вурдалак, постукивая черным ногтем по подлокотнику.

Он вспоминал, сколько раз Ягиня обзывала его гнусными словами, унижала из-за внешности, и дразнила своими чувствами к младшему брату. К тому маленькому неумехе, который упал и расшиб себе подбородок об камень. Даже спустя столько времени Вурдалак видел в Кощее лишь маленького бледного ребенка, лишенного родительской заботы, и бегающего за братьями в поисках внимания.

— Глупый ребенок, — Вурдалак сжал подлокотники так, что черное дерево захрустело, — глупая женщина. Вы ничего не знаете о жизни. Придется вас научить уму-разуму.

Он вскинул голову и посмотрел на сотни летучих мышей, свисающих с потолка.

— Дети мои, — Вурдалак поднял руки.

Множество светящихся глаз тут же раскрылось. Послышалось громкое шипение и шелест крыльев. В мгновение ока маленькие вампиры очутились подле отца: облепили его трон, его самого, стол и длинный ковер тронного зала. Летучих мышей было столько, что они были похожи на черное море из живой плоти.

— Мне больше не на кого надеяться, кроме вас. Я хочу, чтобы вы помогли мне, — сказал Вурдалак.

Ответное шипение эхом разнеслось по всему замку.

* * *

В своей жизни Баюн боялся лишь одного: истечь кровью и умереть. В прошлый раз Яга спасла его и выходила. Теперь же он боялся погибнуть от ее рук, ведь знал, что гнев Ягини вряд ли сменится на милосердие.

Кот летел к ее избушке в надежде, что Яга поможет им. Хотя бы потому, что без ее помощи и Залесье, и Кощей, будь он неладен, погибнут. Баюну хотелось верить в лучшее, но сердцем он ждал худшего.

Стоило его лапкам коснуться подоконника, как он услышал:

— Я ждала тебя, Баюн. Знала, что ты притащишься сюда сразу же, как разнюхаешь про вурдаланку.

— Если ты, мр, все знаешь, то помоги нам! — попросил кот, стараясь держаться подальше от ведьмы.

— С чего бы мне? — Яга рассмеялась. — Я люблю Кощея, но не позволю ему быть с этой девкой. Пусть ее сожрет болезнь, мне все равно. Главное, чтобы он никогда не покинул Залесье.

— Это, мяу, не любовь, Яга, — сказал Баюн. — Тот, кто любит, отдаст все, чтобы спасти другого.

— Давай взглянем на тебя, Баюн, — Ягиня закинула ногу на ногу и посмотрела коту в глаза. — Ты любил меня когда-то, но не смог выполнить одну маленькую просьбу. Разве можно считать это любовью?

— Я, мр-р, не убийца.

— Да что ты? А как же все те люди, которых ты заговорил до смерти от скуки? Не поэтому ли тебя ранили?

Баюн промолчал, размахивая хвостом туда-сюда. Он чувствовал напряжение и злость. Злость на упрямство ведьмы.

— Если для тебя в этом мире важен, мр, только Кощей, так помоги ему! — прошипел Баюн. — Залесье падет, проклятье всех нас погубит.

— Вас-то точно в живых не будет, — Яга улыбнулась, — а меня оно не тронет. И, если я захочу, то и Кощея тоже. Он ведь бессмертный.

— Но ты-то нет!

— Я та, кто подарил ему бессмертие. Я украла магию у Мары, чтобы вернуть его в Залесье. И уж точно я — та, кто не погибнет от какого-то проклятия, когда мне подчиняются и оно само, и Лихо, и жители Залесья.

Баюн качнул головой.

— Когда-нибудь, мр, твоя гордыня тебя погубит. И, когда ты раскаешься, будет слишком поздно.

— Возможно, — ответила Яга, — однако у меня больше ничего не осталось в этой жизни. Никаких целей. Поэтому я не боюсь смерти. Я боюсь лишь забвения. Но обо мне никто не сможет забыть. Обо мне уже слагают сказки. Нет, целые легенды! — с победоносным видом она вскинула руку.

Приглядевшись, Баюн увидел в ней золотое яйцо. Яга потрясла его, и они услышали звук вращающейся иглы.

— Что же она так беспечно отнеслась к смерти Кощея, если так его любит? — спросила Ягиня, улыбнувшись.

Глава 21

Печаль Кикиморы поглотила лес: пока она оплакивала сына, деревья сбрасывали пожелтевшие листья. Не пристало сердцу Великого Дуба грустить, да не могла она удержаться. И тогда мысли Кикиморы, наполнившись гневом, обратились к Яге.

«Из-за тебя мой сын умер! — говорила Кикимора. — Из-за твоей черной магии и Лиха проклятого!»

«Я твоего домовёнка не трогала, — отвечала Яга. — Не надо на меня свою вину перекладывать».

«О чем ты говоришь?»

«Мальчику нужна была мать. А ты вечно занималась проблемами леса. Лес тебе больше дитя, чем сын родной!»

Разозлилась Кикимора, ибо больно жалила правда, и сказала: