Гувернантка

Сперва воцарившуюся тишину разбавлял лишь тихий звон упряжи, цокот копыт и стук колес. А потом, то нарастая, то стихая, точно рев прибоя, грянул громовой шум — взвыли фанфары, застучали барабаны, заулюлюкала толпа. Процессия все не заканчивалась — прошли маршем шотландские волынщики, а за ними — канадская конная полиция, пешие сикхи, премьер-министры со всех краев империи. Новые участники шествия не только восхищали публику, но и расцвечивали собой пестрый ковер истории, который сплетался прямо на глазах у собравшихся.

Сама же Мэрион добиралась до аббатства в автомобиле для придворных, а не в карете. Автомобиль двигался в объезд шествия, по маленьким улочкам. И все же по пути им встретилось несколько заплутавших карет. На козлах больших экипажей, принадлежащих знатным семьям из провинций, сидели кучера, плохо знавшие Лондон. Не раз приходилось видеть, как дверца такого экипажа распахивалась, и из нее высовывался какой-нибудь с виду весьма состоятельный господин и командовал громовым голосом: «Езжай на Пикадилли-Сёркус!» Оуэну даже приходилось несколько раз останавливать автомобиль и предлагать помощь заблудившимся гостям.

— А вы что видели в аббатстве? — полюбопытствовала Лилибет. — Нас видели?

— Ну конечно! От таких красавиц просто глаз было не отвести! — воскликнула Мэрион.

Маленькие, но чинные фигурки в отороченных мехом мантиях, украшенных тесьмой, и в самом деле приковали к себе всеобщее внимание, стоило им только зайти в зал. Но больше всего Мэрион тронул предупреждающий взгляд, которым Лилибет наградила младшую сестру, пока они рассаживались на своих местах в королевской ложе. Маргарет, начавшая было, по своему обыкновению, вертеться на стуле и болтать ногами, как она это часто делала в классной комнате, мигом оправилась и присмирела.

— Маргарет хорошо себя вела?

— Да, она очень старалась, — с ласковой снисходительностью ответила Лилибет. — Мне всего-то пришлось одернуть ее разок-другой, когда она стала слишком уж шумно играть с молитвенником. Расскажите лучше, что еще вам запомнилось?

— Дай-ка подумать… — Мэрион прикрыла глаза.

В памяти тотчас вспыхнули картины церемонии: алтарь, покрытый вышитым шелком, а на нем — сверкающая золотая тарелка; величественные балконы аббатства, украшенные золотисто-алой парчой; трон для коронации[57], поставленный по центру бескрайнего золотого ковра — такой неприметный посреди столь пышного убранства, но вместе с тем бесконечно значимый; знатные дамы, одновременно склонившиеся перед королевой Марией, точно заросли камыша под порывами ветра; преклоненные колени, клятвы, присяги, мечи, скипетры и державы; нарядный блеск диадем и ожерелий в лучах яркого света; колокольный звон, слившийся с торжественным ревом труб и громом канонад… Все эти впечатления были столь яркими и сильными, что выбрать одно было очень трудно.

— А пэров видели? — спросила принцесса, старательно доплетая венок.

— Мне очень понравилась «Имперская корона», — призналась Мэрион.

Этот духоподъемный марш был сочинен молодым, но очень многообещающим композитором Уильямом Уолтоном специально к коронации.

Орган стоял прямо под ложей, в которой сидела Мэрион, и она отчетливо чувствовала, как сотрясается от его торжественных звуков пол у нее под ногами. Соседний балкон занимали мальчики-хористы в белоснежных одеждах, с волосами, разделенными безупречно ровным пробором. Мэрион наблюдала, как они, пережидая особенно долгие части церемонии, со скуки тайком щипали друг дружку.

— А чья свита вам больше понравилась: мамина или папина?

Мэрион задумалась. Свита короля, пускай и разодетая в пух и прах, состояла по большей части из пожилых церковнослужителей. Конец его плотной, обшитой мехом мантии придерживал один-единственный паж в блестящем наряде. А вот шлейф королевы, который отличался красотой и изяществом отделки, придерживали шесть красавиц из высшего общества, чьи платья сшил сам Норман. Больше всего ему приглянулась невысокая дама с «мысом вдовы»[58], леди Урсула Мэннерс, которую он ласково окрестил проказницей. Куда меньше ему нравилась «старая летучая мышь», больше известная как герцогиня Норфолкская, «правительница гардеробной»[59]. Она шла следом за красавицами в пышном платье, отороченном мехом, излучая безграничную надменность.

Наряды, сшитые Норманом, потрясали воображение. Это были платья из атласа с пышными рукавами, украшенные изображением элегантных колосьев.

— Это вовсе не вышивка, дорогуша! Вышивками впору скатерти украшать, — припомнились Мэрион его слова. — Это пайетки!

От воспоминаний ее отвлекла Маргарет, прибежавшая от художника, который еще не успел закончить семейный портрет. Она пересекла лужайку и плюхнулась на траву рядышком.

— Пожалуй, свита королевы мне понравилась больше, — сказала Мэрион, припомнив вопрос Лилибет.

Маргарет с интересом уставилась на них.

— Вы что, играете в «Видели ли вы»? А можно с вами? Вы видели, как доктор Лэнг потерял ленточку?