Гувернантка

Они сели в машину, но я почему-то была уверена, что едут они на Озерную, 3 и поэтому пошла с детьми в ту сторону. Мы поравнялись со сгоревшим домом через пятнадцать минут. Я еще издали увидела, отъехавшую от вокзала машину рядом с тем самым домом. Двое мужчин стояли так, что я, когда проходила мимо, могла услышать часть их разговора.

– Куплю только если еще скинете, – говорил тот человек, с которым встретился муж Ольги Остроумовой.

– Это дядя Паша, – громко сказал Гриша.

Муж Ольги Остроумовой вздрогнул и посмотрел в нашу сторону. Я успела заметить, как он сморщился, словно увидел нечто крайне неприятное. Затем он посмотрел на меня.

Я приостановилась, потому что, услышав, как Гриша назвал его по имени, решила, что он подойдет к детям. Но «дядя Паша» отвернулся к покупателю. Они продолжили обсуждать дом, а я пошла дальше. Гриша задал вопрос, не пойдем ли мы к озеру, и я успокоилась. Было обидно за ребенка, но Гриша, очевидно, не предал поведению «дяди Паши» никакого значения.

Следующий день была пятница, и мне надо было встретиться с Анатолием. Он должен был передать что-то для Киры Анатольевны. В эти выходные я собиралась съездить к тете Рите. По планам Киры Анатольевны и тети Маргариты, мы должны были ездить вместе, но сам Анатолий предпочитал оставаться на месте. Я планировала сесть на электричку до Москвы, переехать на Курский вокзал и снова сесть на поезд, уже в другом направлении от Москвы.

Как только детей забрал Максим Максимович, я пошла в сторону храма, где трудился Анатолий. Яркое солнце, накануне был ливень, а вечером пошел снег, поэтому кругом были лужи, а вдоль дороги тек ручеек. Я остановилась и посмотрела вниз, представив, как весной здесь вероятно будет тяжело ходить.

– Доброе утро, – это неожиданное приветствие заставило меня вздрогнуть.

Рядом стоял муж Ольги Остроумовой, видимо он вышел из дома, возле которого я остановилась.

– Я ваш бывший сосед, – мужчина вел себя так, будто пытался быть максимально приветливым.

Я поздоровалась и по неволе бросила взгляд на калитку, из которой он вероятнее всего вышел, и которая еще была открыта.

– Здесь я у друга. Видел вас вчера вечером, с детьми. Вам кажется странным, что я не подошел и не заговорил вчера, – губы Павла слегка изогнулись в попытке улыбнуться, – но это все некоторые события, связанные с женой. Погибла при пожаре, теперь я продаю дом, вернее то, что от него осталось. Вам Сергей ничего не рассказывал? Ах, нет, ну понятно. А, где он сегодня?

– Я не знаю.

– Наташа тоже так отвечала, – сказал Павел с деланным сочувствием, – о, простите, такая бестактность.

Хотя слова про Наташу вырвались у него случайно, сожалений по этому поводу он явно не испытывал, скорее это было злорадство. Я неожиданно поняла, что Наташа – это имя прежней супруги моего работодателя. И тут меня осенило, что Павел принял меня за жену или любовницу Сергея Александровича.

– Я работаю гувернанткой.

– Ах, вот оно что. Нянчитесь с его детьми? Как, на ваш взгляд, обучаемы?

– Прекрасные дети.

– Рад за вас, помню сидят рядышком как два сыча, противно, – Павел попрощался – слегка опустил голову, как бы поклонился, и вошел в дом, из которого, я думаю, вышел специально, заметив меня из окна.

Стройка, на которой работал Анатолий, ко времени моего поселения в Новых Колокольчиках, уже закончилась шла отделка внутренних помещений дома священнослужителя и его семьи, на первом этаже, по-моему впоследствии была воскресная школа, были и небольшие работы внутри храма.

Подойдя к воротам, за которыми размещались все церковные постройки, я позвонила Анатолию на мобильный.

Он сразу вышел и позвал меня пить с ними чай. С ними, то есть со всеми, кто жил или работал при храме. Я запомнила настоятеля и его сестру Алевтину, женщин неопределенного возраста, одну из них звали Настя, трое мужчин, из которых двое были местные деревенские, а третий, как и Анатолий был приезжим. Вместе с Анатолием они жили в доме настоятеля, занимали одну комнату на двоих. Мы сидели в большой светлой столовой. Батюшку или отца Владимира, я видела пару раз издали во время прогулок с детьми. Сидя за столом и слушая, как женщины обсуждают какие-то политические события, я поняла, как все эти дни мне не хватало обычного общения. С Катей все наши разговоры были разговорами двух служанок: готовка, стирка, уборка. Все остальное время я говорила о детях или с детьми.

На столе был свежеиспеченный хлеб, сушки, сухарики и вафли в маленьких корзинках. Чай пах травами, обстановка расслабляющая.

Алевтине было семнадцать, но выглядела она совсем девочкой. На ней был ситцевый платок, съехавший набок, завязанный каким-то очень большим узлом (у меня сложилось впечатление, что она по рассеянности забыла, что завязала платок и сделала это еще несколько раз, пока позволяли свободные концы), длинная юбка и глухая кофточка. Я видимо слишком долго ее разглядывала, чем привлекла внимание ее брата, который перехватил этот взгляд и в свою очередь начал смотреть на меня. Алевтина встала, я очнулась от мыслей и тут этот пристальный взгляд отца Владимира и заметила.