Homo ludens

В кабинете в углу лежат гантели и ролик для пресса. Я пытаюсь поднять гантели, но они слишком тяжелые, поэтому я просто катаю ролик по полу. Зяма читает какую-то рукопись, и его мои стуки и кряхтения явно раздражают. «Давай договоримся, – говорит он, – что если я пять раз прокачу ролик туда и обратно, не касаясь животом пола, то тогда ты пойдешь на кухню и полчаса будешь тихо сидеть и рисовать, а если нет, то я тебе дам конфету». – «Хорошо, – говорю я, – но только со мной». – «Конечно, с тобой», – говорит Зяма, не подозревая о моем коварном плане. Он встает на колени, берет ролик в руки и начинает с натугой катать его вперед и назад. «Со мной», – говорю я и залезаю ему на плечи. Зяма не сдается, но ему явно тяжело. На третьем движении он начинает громко читать стихи, после четвертого он почти выкрикивает слова. Завершив пятое и окончательное катание, он встает, кряхтя, говорит: «Вот опять Маяковский помог», – и отсылает меня на кухню.

На все мои дни рождения и важные даты, начиная с первого месяца, Зяма писал мне стихи. Его стихи на мою одномесячную годовщину я прочел первый раз только через много лет, но они самые любимые из всех написанных им мне.

Дмитрий на Лесной улице в Баковке, 1971. Фото В. Паперного

Мой друг, Митряй? Димитрий?
Мой друг,
мой внук
Mитяй,
давай
поговорим с тобой чуть-чуть
про первомесячный твой путь,
хотя всего лишь ты знаком
с молочно-русским языком.
Ты, милый Дмитрий, должен
знать:
не знали, как тебя назвать,
весь день с утра и дотемна
выкликивали имена.
И слышалось со всех сторон:
– Владимир!
– Всеволод!
– Антон!
Гадали все. Лишь ты один
лежал, заботой не томим,
пуская изредка свою –
пока без имени – струю.
– Нам важно, – Гуля
говорит, –
что Митя. Ну так что ж? Демид?
Иль Митрофан? Митрополит?
Митряй? Димитрий?
Димедрол?
Куда ты, Митя, нас завел?
Устали все митинговать
и стали Митю Митeй звать.
Твой рост стремителен и скор.
Тебя ведет твое развитие
от мини-Мити в миди-Мити,
мой милый Митя-митеор.
С утра мы слушаем, любя,
митео-сводку про тебя…
Не обижайся, не сердись,
но в общем ты, Митяй, метис,
первоисток твоих кровей
и Магомет, и Моисей,
и кровь спасителя Христа
с твоею, маленький, слита.
Да выговорит ли язык:
карел-русак-еврей-таджик.
И ты велик (хотя и мал):
Четвертый Интернацьонал.
И за тебя, ты так и знай,
я всем богам молюсь, Митяй.

27 октября – 27 ноября 1970

В последний раз я видел Зяму в Переделкине летом 1995 года, в мой первый приезд из Америки. Он показывал свою дачу, гордился соседством с Евтушенко, он был в теннисной майке и в шортах и излучал энергию и здоровье. Ровно через год его не стало.

* * *

На Лесной уже совсем темно, шагающей фигурки давно не видно, но я все стою и всматриваюсь в темноту. Наверное, это все-таки был не он. Я поворачиваюсь к калитке, чтобы идти домой, но в этот момент в желтом круге света от фонаря появляется Зяма. Он идет, размахивая руками, и громко поет.

Дмитрий – креативный директор компании Time Inc. Нью-Йорк, 2003. Фото В. Паперного

Зяма и Фира, 1980-е. Архив Э. Паперной

Эсфирь Паперная Я только могу благодарить судьбу

Я, как и многие другие, узнала о Зиновии Паперном, еще когда училась в школе, из маленькой книжечки о чеховской «Чайке». Значит, это была неплохая школа, хотя и обыкновенная, районная. Думала ли я тогда, могла ли хотя бы представить, что автора этой книги я увижу, узнаю и через какое-то время стану его женой. А начиналось все так.