HOMO Navicus, человек флота. Часть первая

В коридоре раздался многоголосый женский визг и началась какая-то беготня с суетой. Замигал экран телевизора. Хлопали двери, раздавались истерические крики и детский плач, а мы, хотя нас раздирало любопытство, не могли встать из-за стола, потому что полные и уже откупоренные бутылки все время старались принять горизонтальное положение и разлить свое содержимое. Мы прижимали их к столу во всю ширину ладоней.

– Митя, не раскачивай стол!

– Я хотел сказать то же самое!

Это безобразие и наши взаимные обвинения продолжались около минуты, затем все прекратилось, кроме криков в коридоре.

– Мить, выйди посмотри, что там, может, помощь нужна, какой-нибудь шпак буянит, так я его живо успокою, чтоб не мешал офицерам отдыхать!

Митя вышел. Оказалось, мы только что пережили землетрясение силой 7,8 баллов по шкале Рихтера. Гул, который мешал нам разговаривать, оказался голосом ожившей на время Земли. Менее сильные землетрясения проходят беззвучно. В день по три мелких, раз в три-четыре дня покрупнее, раз в год среднее, раз в семь-девять-двенадцать лет сильное. К ним привыкаешь и не обращаешь внимания, но документы и деньги желательно держать в сумке наготове. При первых толчках нужно встать под дверной косяк, схватить сумку и теплые вещи, а при возможности выскочить на улицу. Оказывается, семьи в коридоре этим и занимались, но дверных косяков на всех не хватало, а потом возникла пробка с руганью и детским плачем в дверях, ведущих в подъезд.

Пришлось это событие обмыть, радуясь, что по нашему неведению шкала оказалась Рихтера, а не Эсмарха, поэтому обошлось без последствий, не как у остальных. Хотя у Эсмарха, кажется, была не шкала, а кружка, но для тех же целей. Блажен, кто занимается тем, чем занимались мы. – Жениться хочу, – поделился сокровенным Митя, опрокинув в рот очередную рюмку.

Я озадаченно замолчал. У Мити и подруги-то не было даже временной, а тут подобные заявления.

– На ком?

– На Люде-маленькой. Очень красивая.

Это была вторая неприятность, я даже поперхнулся.

– Мить, ну она же б…, ее весь городок имел!

– Не б…, просто ее так жизнь била и несчастливые любви. Или любови? Да ладно, не важно, я ее перевоспитаю. И вообще, откуда ты знаешь, что б…? Я не верю.

На такой вопрос о невесте трудно ответить прямо, и я начал лавировать, если не вилять.

– Ну говорили…

– Что говорили? – Митя был настойчив.

– Гости у нее часто, мужчины.

– Это не доказательство, она просто общительный человек. Конкретнее.

– В ресторане каждый вечер.

– А мы? Да и где еще отдохнуть? Конкретнее.

Митя явно наслаждался труднодоказуемостью сомнительной непорочности невесты. Но некоторые иллюзии достойны только немедленного уничтожения, как компьютерные вирусы. Это был именно тот случай.

– Под левой грудью родинка, еще одна в виде сердечка на правом бедре, с внутренней стороны, в трех сантиметрах от того места, где ноги расходятся. И на причинном месте седая прядь. Продолжать?

Митя замолчал, а потом с грустью спросил:

– Что, и ты там был? Друг, называется!

– Нет, люди говорили…

А что еще можно было ответить влюбленному?

Митя помолчал, а потом упрямо сказал:

– Все равно, я ее перевоспитаю. И я не видел ни родинок, ни всего, остального. Мы еще не так близки. Но она меня любит. И согласна перевоспитываться.

Я понял, что Людка-маленькая настроена серьезно.

В свои двадцать три года Митя еще был девственником и ко всем женщинам, даже таким, как Людка-маленькая, относился трепетно, а не прагматично. Мы и в компанию его не любили брать. Когда пары уже занимались делом, Митя читал своей временной половине стихи Блока, Мандельштама, Гумилева или Есенина, цитировал Овидия и даже «Анналы» Тацита, пытался наставить ее на путь истинный, если она уж больно откровенно заявляла о своих желаниях, и вообще был больше похож на миссионера, сопротивляющегося кастрации дикими индейцами, чем на сексуально озабоченного нормального мужика. Девушки утром были злы и очень возмущались, особенно «Анналами».

– Так бы прямо и сказал, что извращенец. Может, я бы и дала. А он все вокруг да около со своим тацитом. А «тацит» это что, болезнь такая?

Была еще Людка-большая. Она была старой – целых 28 лет от роду! Но на безрыбье, как говорится, и сам раком станешь, и старушку вниманием не обижали.

Обеих Людок близко знали не только военные этого поселка, но и многие другие из приходящих в завод экипажей.