HOMO Navicus, человек флота. Часть вторая

Строительная братия разноголосо подпевала. А надо сказать, Толик собирал друзей по окончании каждого этапа строительства. Первый этаж выгнали – сбор. Шашлык, водочка и прочее. Перекрытия положили – будьте любезны повторить. Крышу накрыли – прошу к нашему шалашу.

Строительство близилось к завершению. Первый этаж уже отделывали, второй и третий штукатурили. И вот когда приехали обмывать винтовую лестницу, кто-то спохватился.

– Мужики, а до 50-летия Маримана всего три недели осталось. А какой подарок дарить будем?

Все, кроме дома, у Толика было. И три квартиры на Печерске, и две машины, и золотой «защип» вместо резиночки для пачки денег.

На ум ничего не шло. Варианты безжалостно отвергались, не вызывая ничего, кроме сарказма. Путевка на Багамы? Был. Сафари? Не охотник. Домик в деревне? Дороговато. Обстановка становилась критической.

– Мужики! А подарим ему памятный знак!

– Это как?

– Ну он же Мариман! Моряк из гранита, катер, стихи про волны, якорь! У меня скульптор знакомый есть. Лялю сделает!

Прокричали «ура!» умнику и направились к столу. И подпевали про волны с хитрыми улыбками. Пообнимались с Толиком.

Веселой гурьбой вывалили к машинам.

– Ты… ик, умник, сышишь… Давай, это… археологу звони…

– А эт мы зпрста.

Потыкал толстыми пальцами в клавиши мобилки.

– Але, архетон, как жизнь? Мы тебе работку подвалим, не против? А попробовал бы ты быть против. Это я шучу так. Хорошо, что с чувством юмора у тебя хорошо, а у меня плохо. Короче, братан у нас, Мариман. Эх, хоррроший человек. Полтинник еще не стукнул. Короче, архетон. Сделаешь из гранита. Моряк, якорь, стихи про волны. Тема морская. Большое все. Сроку три недели. Двадцатого привезешь по такому-то адресу. Пацаны платят. Конец связи, – произнес умник и показал всем большой палец. Типа дело сделано.

У всех на душе веселее стало. Разъехались.

Собрали деньги, завезли архитектору. Тысяч двадцать. А то и тридцать, но гривен. Позванивали. Пятерку за срочность добавили. Успели. И вот долгожданный день юбилея. Народу собралось! Все с цветами! Подарки мелкие в машинах.

Толик в доме уже 20 минут галстук завязывает, запонки поправляет.

А посреди двора что-то высокое, метра три, белой тканью задрапировано. Архитектор вокруг бегает, суетится, работой горд.

– Слышь, братан, покажи. Время есть еще, до выхода. Потом скатерть опять сверху набросим.

Светящийся счастьем архитектор сдернул ткань…

– Ох-х-х… – пронеслось по двору.

Памятный знак потрясал грандиозностью. Там был и якорь, и штурвал, и корма торпедного катера, и моряк в тельняшке и бескозырке, гребущий одной рукой, как Чапаев. А сверху над ним нависла грозная волна. А на постаменте были выбиты золотые буквы. Глубоко и навечно выбиты. Буквы складывались в стихи:

И пусть грохочет океан…

Всегда ты с нами, капитан!

Вечная память…

На этом можно было и прервать рассказ, опустив подробности избиения архитектора, стремительного оставления места юбилея многими супружескими парами, разборками «а ты куда смотрел, падла, тебе ж поручали» и «замучается мне кто-то поручать» и массовой драки, но!

Толик вышел из дому… Бедлам в ужасе затих. Глянул Толик на скульптуру, рванул галстук, в кусты бросил, сел на ступеньки и заплакал. Вот оно, ведь подозревал, что все не так будет, как вчера…

Пары продолжали ретироваться, но уже ползком.

А Толик утер слезы и нос рукавом, хмыкнул, засмеялся.

– Куда бежите? Да ладно. Юбилей и должен незабываемым быть. Прошу к столу!

Только это… Закройте памятник чем-то, на грустные мысли наводит…

Вместе с Толиком сели думать, куда произведение искусства пристроить. Ну это наутро уже. Вернее, днем, когда похмелялись. В глаза юбиляру не смотрели. Попробовали подарить в Киево-Могилянскую академию. Она ж территорию КВВМПУ заняла. Память, традиции. Нет, не сработало. Даже безвозмездно. У них там другие традиции насаждаются на деньги канадской диаспоры: Петлюра, Бандера, Шушкевич… Моряки не нужны. Речной порт тоже отказался. У них уже есть памятник морякам Днепровской флотилии. Короче, никто не взял. Ни город, ни область.

Плюнул тогда Толик, вызвал кран, да и перенес памятник на дальний конец участка, бурьяном заросший. Там его и завалили. И не видно даже, когда в бурьянах и лопухах лежит. Лицом вниз. Надпись-то с той же стороны.

Над павшим моряком Толик произнес короткую эпитафию: «Пусть здесь лежит, до лучших времен. Пока не понадобится».

Страдания пожилого Вертера, или Мытарства старшего офицера

Слушателей ВПА им. Ленина, чтоб учеба медом не казалась, регулярно выставляли в патрули по Москве.