HOMO Navicus, человек флота. Часть вторая

И вечер и ночь под темно-фиолетовым кубанским небом, сияющим огромными яркими звездами, у нас сложились под треск цикад, шелест листьев, хор лягушек на пруду, ночной ветерок, дурман трав и неповторимый аромат разгоряченного девичьего тела… Я эти звезды Светке сначала по одной дарил, а потом созвездиями целыми. И названиями сыпал, спасибо мореходной астрономии… И «до», и «после»… И много раз…

Тут женщины спрашивали, женился ли я на Светке? Нет, конечно. Я ж клятву дал. Клятва – это свято. А окончания мной училища она не дождалась. Такие красавицы в девках не засиживаются. Впрочем, не виню. Одним – срывать цветы, вторым – за ними в семейных горшочках ухаживать… И девушки очень в эти «горшочки» стремятся. Но я ее помню… Мисс Кубань.

Ах, да… Загадочная и любвеобильная Маша прояснилась на следующий день с новой телеграммой: «Свадьба отменяется тчк Миша».

Одноклассник жениться собирался, народ на торжество собирал, или хотя бы на поздравления рассчитывал. Не сложилось у него что-то. Оно и к лучшему.

А что «Маша» получилась, так он срочную в авиации служил. Радистом на «прослушке» супостата. Стенографировал вражеские переговоры. Почерк, естественно, отвратительный. Он даже букву «ж» галочкой изображал, как «виктори». А уж про «а» я вообще молчу. Вот телеграфистка буковку и перепутала.

По прибытии в училище весь класс ему «темную» устроил. И с огромным удовольствием… Крики «Мужики, ошибочка вышла!» в зачет не шли.

Да ладно вам, подушками били…

Первый выход в море

Корпус нашего корабля миновал «три брата» – скалы, похожие на коричневые зубы великана, пораженные кариесом, и обозначающие выход из Авачинского залива. Море раздвинулось широко и зыбко. Началась качка, а вместе с ней и тошнота. Пока корабль брал курс на «боновый» меридиан, стремясь спускаться в 40-е широты, мне становилось хуже и хуже. Тошнило. Я боролся.

По докладу матросов, нас сопровождали касатки. Я выскочил в куртке на вертолетную палубу, снимая этих занимательных животных для себя и для «дембельских» альбомов старослужащих. Пролетали снежные заряды, но я терпел. Касатки – это действительно было красиво. Да наверху, на холоде, и мне получше было. Жаль, снимков мы не увидели. Старший матрос Цыплаков, заведующий фотолабораторией, вечный позор ему и его фамилии, опустил пленку в горячий проявитель…

«Боновым», или «валютным», меридиан назывался потому, что при заходе за него экипажу начинали, помимо зарплаты, начисляться «боны», эквивалент валюты или «чеков», у гражданских.

Можно, конечно, было идти вдоль советских Курил, а потом свернуть на нужный курс. Но это было менее интересным для тощего моряцкого кошелька. Поэтому камчатские корабли правдами и неправдами стремились за этот меридиан «зашагнуть», усилиями мудрых командиров и опытных штурманов. То тайфун у Курил ожидается, то шторм, то еще что-нибудь. Короче, только тем путем, за меридианом, и можно было попасть в назначенную точку.

Так, стоп, это кого я осуждаю? Кто сказал? Я что, похож на идиота? Боны шли один к десяти, мне что, лишние деньги не нужны были?

Все это я узнал и оценил много позже. А пока мне было очень плохо. Хотелось к маме. Пить спиртное не хотелось вообще никогда, женщины не вспоминались, карусель, это изобретение дьявольское, вспоминалось чаще всего. Мысли о еде и особенно запахи пищи, вызывали устойчивую, болезненную «травлю». И все время эта карусель в глазах и внутри… А уйти на корабле от запахов пищи – задача невыполнимая. Ну вот, опять «травлю»… В зеркале над умывальником периодически возникала моя зеленая физиономия. Я пробивал пальцем слив, а потом вновь склонялся над раковиной. И что я, как брат, в ПВО не пошел? И зачем я стал моряком? И оно мне надо? И жить не хочется… Как Нельсон жил? А к черту Нельсона… Как же мне плохо…

Бросает в пот и ломит левую руку, где-то в области плеча… Где раковина?

В редкие перерывы между травлей я пробегал по боевым постам. Лучше всего было в машинном отделении. Нет, там тоже, как и везде, а то и хуже воняло моему обостренному нюху, но стояли обрезы. Можно было склониться, отдав поклон Посейдону. Какой жестокий и изобретательный Бог! Это ж надо, «морскую болезнь» придумать!

О подъеме в рубку или на вторую палубу думать вовсе не хотелось…

Вовке Пастухову, соседу по подъезду во Владивостоке на Калининской, в детстве, а сейчас командиру ЭНГ, и другу, завещал свою пайку в кают-компании. Его почему-то, не тошнило. Хотел и шинель парадную завещать, да он ниже ростом. Так и пропадет шинель, а жалко, хорошая, длинная…

В дверь без стука вошел «большой зам», Олег Павлович. Осмотрелся, обстановку оценил, меня, поморщился от кислого запаха: «Так, ты отлежись, пройдет. По постам пока не бегай».

Я-то встал, когда он зашел, но опять к раковине…

Изнуренный качкой и изможденный травлей, на второй день я забылся в тяжелом сне, зная, что уже не проснусь. А если проснусь – попрошусь на берег. Пусть «стройбат», но там не качает…